Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский

Союзники довольно резво, не встречая, по-видимому, серьезного сопротивления, приближаются к германской границе. Они уже в 130 километрах восточнее Парижа. До бельгийской границы им осталось преодолеть 45 километров, а на юге они вышли к итальянской.

2 сентября

Командир полка и начальник штаба с утра производили рекогносцировку вместе с комбатами, командирами машин и мехводителями. Долго мы лазили по покатым дюнам, заросшим пушистыми длинноиглыми сосенками и тонкой шелковистой травою, внимательно изучая лежащую впереди местность. Она очень неудобна для действия танков: между разбросанными по низменной равнине высотами зеленеют широкие луговины с подозрительно свежей травою и поблескивает поверхность нескольких болот. Словом, развернуться нашим машинам негде, как ни крути.

С одной из лесистых дюн (она была повыше соседних и находилась приблизительно в километре от нас) группу нашу засек, должно быть, немецкий наблюдатель, потому что недалеко начали часто рваться мины. Когда два-три взрыва грохнули совсем рядом, мы перебрались на обратный скат, но немцы перенесли огонь и сюда. Подполковник приказал прервать рекогносцировку, тем более и так все и всем было ясно. Очень неприятно ощущение во всей спине, когда в любой момент ожидаешь близкого взрыва. Почему-то кажется, что он обязательно произойдет позади, и тебя подмывает задать стрекача, но все ретируются степенно, вслед за невозмутимо шагающим командиром.

3 сентября

По утрам все прохладнее. Марш, назначенный на сегодня, приказано отставить. В строю у нас уже шесть машин.

Днем по дороге мимо нашей рощи прогоняли пленных. Мы с Шияном вышли к краю опушки, чтобы взглянуть на них поближе. Стоя у кривобокой сосны, всматриваемся в медленно плетущихся немцев. Они бредут унылыми длинными вереницами, держась в затылок, сутулясь и пряча глаза, загребая сапогами мелкий сухой песок. За спиной у нас тихо появляется Митя Салов, кладет тяжелую руку Васе на плечо и, обнажив в улыбке красивые белые зубы, окающим басом шутливо спрашивает:

– Что, брат, все своих крестничков, поди, разыскиваешь?

Вдруг с могучим, упругим ревом низко прошла параллельно дороге девятка Илов. Пленные, как по команде, все до единого бросились плашмя на землю. Солдаты, конвоирующие колонну, ничего не могли поделать, как ни ругались и как ни пинали лежащих ничком «сынов фатерлянда», стараясь поднять их на ноги. Пока не затих вдали грозный рокот штурмовиков, пленные фрицы упорно продолжали целовать землю.

Да, много страху нагнали на фашистов наши «горбатые» за три года.

Вася, отсмеявшись, показал рукою на валяющихся в пыли немцев и в тон другу ответил:

– Попробуй отыщи тут, если они со спины все на одну колодку!

Вечером нас ожидал приятный сюрприз – баня. «Баня» помещалась в большой палатке, где прямо на холодной траве стояло несколько двухсотлитровых бочек из-под горючего с теплой водой. Последний раз банный день был у нас на переформировке, в июне. Хорошо, что лето: хоть в речке или ручье иногда помыться можно.

5 сентября

Вчера «мы были в перестрелке», но пути вперед нет: болота вокруг или лес на болоте. И сегодня, в 4.30, получен приказ на марш. В 5.00 двинулись колонной на другой участок. Наша машина бузит, хотя относительно молода: всего семь недель воюет.

Вчера на поле боя подобрали беспризорного «максимку» и установили его на башне, по центру, чуть впереди круглых люков, чтобы удобнее было стрелять. Приходится исхитряться, так как пулеметов самоходке не положено, как будто она для парадов предназначена. Во время движения по хлябям и отвратительно ухабистым дорогам проволочное крепление разболталось, «максим» сполз влево, и на одной из остановок, когда мне понадобилось вылезти наружу, станок пулемета помешал полностью откинуть крышку люка. Защелка-фиксатор не сработала, крышка упала и ударила меня по пальцам правой руки. Счастье мое, что она поднялась не очень высоко и что торсионный валик, на котором она сидит, не позволяет ей падать свободно. Больно, но пальцы целы.

И еще одна беда: мучает живот, вернее, многие из нас мучаются животами, потому что приходится пить какую попало воду, даже болотную, притом сырую. На марше наблюдаю, как во время коротких остановок страдальцы разлетаются в стороны, маскируются кое-как за деревьями или кустами, если таковые имеются рядом с дорогой. Как-то раз, торопливо выскочив из люка, целенаправленно мчусь к ближайшему кусту и на бегу замечаю вдруг, что туда же устремилась и наш санинструктор Нина. За кустом мы сталкиваемся с нею носом к носу. Пританцовывая, по-рыцарски предлагаю ей занять наиболее выгодную позицию, затем извиняюсь и устраиваюсь спиной к девушке по другую сторону жиденького кустика... С ближних машин, конечно, можно было видеть эту живописную картину. Однако никто зубоскалить не стал: не до того.

А Нина досрочно возвратилась в полк из госпиталя, где лечилась после множественного осколочного ранения. Бледная, сильно исхудавшая, она появилась среди нас совершенно неожиданно. Одному лишь Федьке призналась она, что до смерти соскучилась по своим однополчанам и что раны ее оказались неглубокими и совсем неопасными... В первом я ничуть не сомневаюсь, что же касается ран... Молодец все-таки наша Нинка!

Немец напирает на Тарту. Об этом мы узнаем из нового приказа, догнавшего полк прямо на марше, и, согласно ему, делаем неожиданный 80-километровый бросок на север, чтобы охладить боевой пыл гитлеровских танкистов.

Машину ведем с Нилом по очереди: больше всех на марше достается механику-водителю. А после бездорожья прокатиться по шоссе Выру – Тарту – одно удовольствие.

К ночи полк наш достиг городской окраины, но при въезде в город колонну нашу задержали: среди развалин Тарту передвигаться в темноте нельзя...

Не пожалели несколько минут, отнятых у сна, чтобы послушать последнее сообщение Совинформбюро. Новости хорошие: с Финляндией идут переговоры о прекращении военных действий; Болгарии объявлена война: там не правительство, а какая-то проститутка. Союзники взяли Брюссель, вступили в Голландию, в 50 километрах от германской границы ими занят город Мец. До чего смехотворны расстояньица тамошние!

6 сентября

Чуть-чуть посерело небо – въезжаем по асфальту под каким-то виадуком в город. Моя машина идет первой по разрушенной улице, должно быть, центральной, если судить по ее ширине и по высоте завалов. Во многих местах даже проезжая часть улицы скрыта под горами камней, битого кирпича, исковерканных железных балок и больших кусков стен, но среди этого хаоса разрушения саперы уже проделали проходы, по которым машина едва протискивается. Нил ведет ее зигзагами, огибая завалы.

У входа в этот лабиринт перед самой нашей машиной вдруг сами собой поползли в противоположные стороны две широких длинных доски, на которых лежали в ряд несколько круглых плоских противотанковых мин. Их еще песочком и битой штукатуркой сверху присыпали, чтобы они не так в глаза бросались. Изобретение солдат очень просто: к обоим концам доски привязано по веревке или гибкому прочному проводу такой длины, чтобы можно было, укрывшись в развалинах друг против друга, тянуть эту смертоносную доску туда и сюда поперек мостовой. Обслуживать это приспособление могут всего два человека. Между напарниками и их соседями имеется связь голосом и зрительная. Ночью эти доски лежат посреди улицы, а как только сделается светло, их оттаскивают поближе к развалинам, где заметить их среди обломков кирпичных стен и осыпей штукатурки очень трудно. Они притаились, чередуясь через одну, то слева, то справа. Если и прорвется фашистский танк в город, назад ему уже не возвратиться: невидимые экипажу истребители непременно подсунут под гусеницу машины мину. Словом, не танк ищет мину, а она его. Находчивость братьев-славян, наших товарищей по оружию, восхищает нас, но ощущение испытываешь не из приятных, когда видишь, как за кормой замыкающей машины из твоей колонны эти противотанковые доски снова сдвигаются. Это значит, что мы прибыли на место и что назад нам ходу нет. Быть по сему!