Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский

Машина Вани Филатова тоже участвовала в этом деле. Болванка продырявила лобовую броню башни над головой водителя Кабылбекова. Осколками у них убило заряжающего и ранило замкового. Остальные члены экипажа, то есть сам командир, механик и наводчик, отделались легкой контузией.

Перед вечером уезжаю к машине Кабылбекова, чтобы отбуксировать с ее помощью на станцию Сымерпалу свою бывшую машину из второй батареи, где комбатом Ваня Кугаенко, с которым мы так печально провоевали вместе всего несколько дней.

Ствол пушки кабылбековского «коня» во время движения от тряски сам собою уныло опускается вниз, так как подъемный механизм, поврежденный болванкой, не стопорится. Наводчик, единственный человек из экипажа, оставленный при аварийной машине, то и дело подкручивает маховик, приподнимая бессильно свисающий ствол, который очень нелестно сравнивает при этом со стариковским... На буксируемой самоходке есть только механик-водитель гвардии техник-лейтенант Махнев. Это он меня тогда сменил.

Ночевать останавливаемся в открытом поле лишь тогда, когда темень настолько сгустилась, что ни зги стало не видать.

25 августа

К 10.30 беспомощная самоходка Махнева благополучно отбуксирована на глухую эстонскую станцию, расположенную среди лесов. Обе машины устанавливаю рядом с маленьким одноэтажным станционным зданием. Все трое начинаем томиться от безделья в ожидании дальнейших приказаний. Людей вокруг – больше никого.

Потом появились откуда-то две эстонки, седая старуха и очень некрасивая плотная молодайка, обе одетые по-дорожному, молчаливые и строгие. Нам непонятно было, зачем они притащились с котомками на станцию, через которую поезда еще ходить не могут. Впрочем, крестьянки могли об этом и не знать.

Заняться нам было совершенно нечем, и мы с Махневым стали учиться спрашивать по-эстонски о самом необходимом у молодой женщины, которая умела, хотя и с сильным акцентом, говорить по-русски и оказалась гораздо общительнее своей спутницы, ни разу не раскрывшей рта. Через полчаса набор нужных слов и фраз был записан мною вместе с переводом на обложках немецко-финского солдатского разговорника, которым, как выяснилось во время этого «урока», вполне можно пользоваться в беседе с эстонцами.

Поблагодарив женщину, залезаю на башню, нагретую солнцем, и повторяю про себя: «Рээкит тэйе ээстикельт? Тэр! Кис он сильд? (Говорите ли вы по-эстонски? Здравствуй! Где мост?)». Упражнения мои опять прервал одиночный орудийный выстрел. Звук резкий, хлесткий – калибр небольшой. Странная какая-то пушка и бьет почему-то в нашем тылу, где-то не очень далеко, за лесом. С тех пор как мы приехали на станцию, это уже пятый или шестой выстрел...

Наконец пришла автомашина из полка с тремя автоматчиками для охраны самоходок и с приказом для меня – поспешить на выручку нашей ИСУ-152, засевшей в болоте. Машина та – из второй батареи, которую принял от раненого Кугаенко гвардии старший лейтенант Сергей Федотов. Он прислал за мною сержанта-заряжающего, чтобы показать дорогу.

Махнев садится в кабинку к шоферу и машет мне на прощание, а я, оставив всех автоматчиков при махневской машине, вывожу самоходку на хорошее, почти не разбитое шоссе и гоню через еловый лес. Дорога плавно закругляется вправо, вскоре начался небольшой уклон, и поэтому перехожу на вторую ускоренную передачу и все «погоняю»: «И какой же русский не любит быстрой езды!» Вдруг лесок кончился, шоссе резво ныряет с пригорка вниз и бежит дальше уже по широкой болотистой равнине, живописно заросшей густым камышом с курчавыми островками кустарника. Ветер с упругой силой врывается в открытый смотровой лючок и приятно обвевает лицо. Машина, тоже успевшая отдохнуть после буксировки, слушается хорошо, и вести ее – одно удовольствие.

Навстречу мне, подпрыгивая на выбоинах дороги (это уже гать!), мчится порожняя полуторка, самая знаменитая и выносливая из всех фронтовых колесных машин, отечественных и иностранных. Почти не убирая газа, вежливо принимаю немного вправо, к обочине, – шофер и не думает сторониться. В последний момент, опасаясь задеть на встречных скоростях грузовик, слегка дотрагиваюсь до правого рычага поворота – самоходка резко кренится вправо, сползая в кювет, к реву двигателя примешивается угрожающий скрежет правой гусеницы. Торопливо тяну на себя левый рычаг, чтобы выровнять машину, да не тут-то было! Разлетевшись под гору, наша пятидесятитонная громадина проползла еще несколько метров вперед, калеча дорогу, пока прочно не уперлась во что-то. Сели! Как мимолетны редкие счастливые минуты в нашей жизни!

Раздосадованный, отталкиваю наводчика от его люка и высовываюсь из башни: невредимый грузовичишко за нашей кормой неторопливо удаляется, а водитель его, распахнув левую дверцу кабины, широко и, как мне показалось в ту минуту, издевательски улыбается. Нет чтобы посочувствовать! И такого хама пожалел! Со злостью грожу ему кулаком. Он быстро захлопывает дверцу, газует – и был таков. На заднем борту полуторки перед номером большая яркая буква «Е». Точка! В таких гиблых местах не давать больше никакого спуску автомашинам с этим литером! Пусть пятятся задом или садятся в болото. Утешив себя этим планом «кровной» мести, приступаю к осмотру ходовой части правого борта. Катки все целы – прекрасно, но самое неприятное то, что гусеницу вырвало из-под опорных катков и она оказалась прижатой днищем к земле, когда обочина дороги срезалась под несущейся во весь дух тяжестью. Да, не зря говорится на Руси: «Поспешишь – людей насмешишь». «Выручил» своих – нечего сказать!

И взялись мы втроем, засучив рукава, за шанцевый инструмент... В поте лица, набивая мозоли на ладонях и ссаживая кожу на пальцах, долго подкапываемся под катки, потом с превеликими муками рассоединяем гусеницу в нескольких местах и к вечеру вправляем-таки ее на место. Уф-ф!

В самый разгар нашей работы проходила мимо вперед пехота, усталая, пыльная, без строя, большими и малыми группами. Закончив выбивать очередной соединительный палец (это пришлось делать в очень неудобном положении), вылезаю из канавы с кувалдой и выколоткой в руках и с наслаждением распрямляю ноющую поясницу. Медленно шагая посередине шоссе, приближаются двое пожилых солдат, с винтовками за плечом и с вещмешками за спиной, о чем-то негромко беседуют между собой.

Оказавшись рядом с повисшим стволом нашей пушки, они задержались на минуту, и один из них, что повыше, в расстегнутой шинели, в очках на худощавом интеллигентном лице с Пробившейся редкой седоватой щетиной, вполголоса говорит товарищу, показывая на пробоину в башне слева от маски и на наши подкопы: «Вот поистине героический труд! А кто его видит?» Второй, с морщинистым хмурым лицом, согласно кивнул, и солдаты побрели дальше. Похвалу неизвестного человека слышать приятно, но из-за того, что пожинаешь чужую славу, да еще сидя с машиной в кювете, тебя одолевает жгучий стыд... Подхватив кувалду, опять иду стучать натощак. Некоторые пальцы выходят из траков очень туго. По-видимому, позаклинивались.

Сделав все, что было в наших силах, после работы закуриваем, чтобы приглушить чувство голода и чтобы не так рьяно атаковали комары, тучами поднимающиеся с болот, над которыми уже поплыл легкий белый парок. Однако махорочный дым не помог, и мы отступили в машину, тщательно задраив все люки. Радовались мы недолго: назойливые маленькие стервецы исхитрились просочиться в боевое отделение в какие-то щелки между маской орудия и башенной броней, возле прицела (дыру во лбу и смотровую щель я предусмотрительно заткнул ветошью).