Ветер разлуки - Соня Мармен

– Простите мое невежество, я ничего не знала о ваших корнях, – решилась она первой нарушить неловкое молчание.

– А вы, мадемуазель Лакруа, простите меня за грубость. Я знаю, что для вас шотландец, ирландец и англичанин – все на одно лицо. Но скоро вы поймете, что мы все-таки отличаемся друг от друга.

– О, конечно! – Девушка потянулась за бутылкой. – Я взяла с собой только вино, но солдаты, насколько я знаю, выбирают напитки покрепче?

– Я тоже могу оценить хорошее вино.

– Да, я полагаю, вы правы. Простите, я не хотела вас обидеть.

– Вы меня не обидели. Тем более что я и вправду предпочитаю виски.

Изабель улыбнулась. Он принял у нее из рук бутылку, откупорил ее, налил понемногу насыщенно-красного напитка в бокалы и поднял свой.

– Slàinte!

– Это снова по-гэльски?

Он кивнул, отпил глоток и поставил бокал на траву.

– «Слан-те»… А как будет «хлеб»?

– Aran.

– А «солнце»?

– Grian.

Девушка повторила слово и засмеялась.

– Теперь подыщем что-нибудь потруднее! Переведите-ка «День прекрасен!».

– Tha an latha cho brèagha.

– «А ан ла-о ко бррриииа»!

Александер тоже засмеялся.

– Почти правильно! – похвалил он, вытягивая ноги и расправляя на бедрах килт.

Изабель покосилась на «короткую юбку» – так местные жители называли шотландские килты и их владельцев.

– А почему вы носите… юбку?

– Это не юбка, это называется килт. В нашей стране их могут носить только мужчины. Килты намного удобнее и практичнее, чем брюки! Шьют их из шерсти с узором, который у каждого клана свой, – продолжал он объяснять серьезным тоном, – а сама шерсть называется тартан. Это – расцветка клана Фрейзеров из Ловата, которые командуют полком.

Изабель наморщила носик. Неужели юбка может быть практичной? А как же сквозняки?

– Это цвета и вашего клана тоже?

Он на мгновение задумался.

– Нет. Я из клана Макдональдов из Гленко. Ношение тартана в Шотландии запрещено с 1747 года. Исключение сделали только для личного состава нашего полка.

– Но разве вы не мерзнете зимой? Я хотела сказать, ведь бывает ветрено, да и мороз…

Молодой солдат прыснул, и она смутилась.

– Если бы в килте нам было неудобно или холодно, мы бы давно от него отказались, разве не так?

Сомнения Изабель так и не рассеялись. Она улыбнулась и протянула ему тарелку с едой.

– А где вы научились говорить по-французски? Я заметила, что, если не считать офицеров, мало кто из солдат его понимают.

– Мой дед по материнской линии настоял, чтобы я брал уроки французского. Думал, что однажды это может мне пригодиться. И… оказался прав, – добавил он, глядя на нее уже без улыбки.

– Вот как? – выдохнула Изабель, опустив голову и слегка покраснев. – А как звали вашего деда?

– Джон Кэмпбелл из Гленлайона. Это он подарил мне те часы.

Изабель поспешила отвернуться в надежде, что поля шляпки скроют румянец стыда.

– Да, часы, те самые… Александер, я не хотела рыться в ваших вещах… хочу сказать…

– Я на вас не сержусь, мадемуазель Лакруа.

– Я поступила… очень… м-м-м… невежливо. Вообще-то, у меня нет привычки копаться в чужих вещах. Просто я чрезмерно любопытна и… Простите меня!

Александер посмотрел на девушку, которая нервно отщипывала кусочки от ломтя хлеба и складывала их себе на тарелку. Полотняные крылья мельницы хлопали на ветру. Самцы трупиалов – красивые черные птички размером со скворца, с красивыми красными отметинами-эполетами на плечах и крыльях – весело тренькали в зарослях. Он протянул руку, поддел пальцем подбородок Изабель и повернул ее лицо к себе. Господи, как же ему хотелось ее поцеловать!

– Мадемуазель, вы не сделали ничего, за что нужно было бы просить прощения.

И он не спеша убрал палец. Изабель встрепенулась.

– Александер, расскажите мне о себе!

– Что вам хотелось бы узнать?

– Все, что рассказывают в таких случаях: есть ли у вас братья и сестры, где вы родились… Было бы интересно послушать забавные истории из вашего детства.

С полминуты он молчал, раздумывая, что бы такого интересного рассказать ей о своей жизни.

– Я родился в маленькой долине в Хайленде. Вы знаете, где это – Хайленд?

Девушка, рот которой был набит хлебом, помотала головой. Ее ответ нисколько не удивил Александера.

– Это горный край на севере Шотландии. Моя родная долина называется Гленко. У отца и матери было девять детей, и шестеро до сих пор живы. Ну, я так думаю.

– Вы не получаете от них писем?

– От тех, кто остался на родине, – нет. Зато с братом Коллом мы служим в одном полку. Это тот высокий рыжеволосый парень, с которым мы вместе ходим в патруль. А невысокий крепыш – это Мунро, наш кузен. Я в семье самый младший.

– А в Хайленде красиво?

Он посмотрел на девушку, черпая вдохновение в ее зеленых глазах.

– Красиво ли там? Я бы сказал… так красиво, что дух захватывает!

Вернувшись к еде, Александер описал ей родные края и традиции своего народа, рассказал несколько невинных забавных историй из своего детства. Разговор тек неторопливо и беззаботно, но глаза их говорили на другом языке. Прошло много минут, прежде чем Александер умолк. Тишину нарушало только жужжание пчел, привлеченных запахами еды.

– А что вы расскажете о себе? – спросил он в свою очередь.

– Я? А что вы хотите узнать?

Он засмеялся и прилег, опершись на локоть. Солнце просвечивало сквозь растрепавшиеся локоны Изабель, и они казались золотыми. Он охотно провел бы по ним рукой.

– Вы еще спрашиваете? Конечно, все, что рассказывают в таких случаях!

– Вы смеетесь надо мной, Александер Макдональд! – улыбнувшись, произнесла Изабель. – Что ж, история моей семьи чуть сложнее, чем ваша. У меня есть два брата, которых родила отцу первая жена, и еще два, которые родные мне по отцу и по матери. Сестер у меня нет, поэтому я так люблю свою кузину Мадлен. Она для меня – сестра, которой у меня никогда не было. Мой отец – негоциант и сын негоцианта.

– И я полагаю, кто-то из ваших братьев тоже однажды станет негоциантом, верно?

– Этьен уже сейчас торгует мехом, но по-настоящему его это занятие не интересует. Луи – пекарь, а Гийом еще учится в семинарии. Вернее, учился, потому что сейчас занятий, конечно, нет…

Придерживая трепещущую на ветру шляпку, Изабель посмотрела на поблескивающие воды реки Сен-Шарль, которые было видно сквозь листву. Александер понял, что она расстроилась, и укорил себя за неловкость: ему не следовало задавать этот вопрос. Ее братья наверняка были в ополчении, и, возможно, кого-то из них убили в стычках отдельных отрядов или в большой битве на холмах.