Последняя ставка - Тим Пауэрс

Мимо промчался автомобиль, и отражения его красных габаритных огней сверкнули в трещинах лобового стекла «Сабурбана», как искры брошенного сигаретного окурка.

– Ты, значит, хочешь, чтобы я позаботился об этом, – сказал Мавранос, – и, вероятнее всего, умер в тюрьме округа Кларк, а не дома, среди родных. Прости, старина, но…

Он не стал договаривать. Крейн развернул карту Калифорнии и, не обратив внимания на выпавшую из нее двадцатидолларовую бумажку, снова всмотрелся в линии, которые Снейхивер нарисовал близ неровной восточной границы штата.

– Это вовсе не маршруты, – рассеянно сказал Крейн. – Это контур. Видишь? Озеро Хавасу, куда перевезли мост из Лондона, это переносица, Блайт – подбородок, а 10-е шоссе – нижняя челюсть. И теперь я узнаю портрет – это Диана. – Отсутствующее выражение его лица не изменилось, но по щекам потекли слезы.

Мавранос против воли уставился на карту. Теперь он и сам видел, что карандашные штрихи действительно изображали профиль женщины, наполовину отвернувшейся и прикрывшей видимый глаз. И, пожалуй, это и впрямь мог быть портрет Дианы.

Крейн развернул карту «Раздел Польши – 1939». Мавранос увидел, что жирные карандашные линии изображают одетую в мантию толстую фигуру неопределенного пола, элегантно танцующую с козлоногим дьяволом, и вяло подумал, что и это тоже может иметь отношение к проблемам Крейна.

– Скотт, я не могу тебе помочь, – сказал он. – У меня даже и денег не осталось. Я могу сейчас подвезти тебя куда-нибудь, если это будет в сторону выезда из города на юг.

Крейн выслушал эти слова совершенно спокойно, и Мавранос понадеялся, что он попросит подвезти его к «Фламинго» или куда-нибудь еще в этом роде, чтобы могло сложиться впечатление, будто Мавранос напоследок оказывает ему пустяковую любезность.

– Не сейчас, – негромко ответил Крейн. – Когда солнце встанет. И еще, я хотел бы попытаться поспать хоть пару часов.

Мавранос покачал головой, сощурился, оскалил зубы и попытался заставить себя забыть о том, сколько дней он пил пиво под вечер на парадном крыльце дома Крейна.

«Верны до смерти, до гробовой доски».

Он все же выдавил из себя фразу:

– Нет. Я сейчас уезжаю.

Крейн кивнул и толкнул дверь.

– Я буду ждать тебя… на рассвете, на стоянке венчальной часовни «Трой и Кресс». – Он сошел на тротуар и со словами «Ах да!» сунул руку в карман джинсов, извлек оттуда толстую пачку двадцатидолларовых купюр и бросил на сиденье. – Если у тебя с деньгами плохо…

– Не надо! – сдавленно воскликнул Мавранос. – Меня не будет. Нельзя же… нельзя же просить от меня такого!

Крейн ничего не ответил, и Мавранос проводил взглядом тощую фигуру друга, скрывавшуюся в темноте. Вскоре он услышал, как неподалеку завелся автомобиль и уехал прочь, не проезжая мимо него.

Мавранос похлопал себя по карманам в поисках мелочи, вылез из машины и побрел обратно в казино. Он должен был немедленно услышать голос жены.

Возле вестибюля «Сахары» имелась целая батарея телефонов-автоматов; один из них настойчиво звонил, и Мавранос сунул четвертак в щель самого дальнего от этого шума аппарата и набрал номер.

– Алло, – послышался не очень внятный спросонок голос Венди. – Арки?

– Да, Венди, это я. Прости, что звоню в такое неподходящее время…

– Слава Богу, что позвонил, мы так волновались…

– Послушай, Венди, я не могу долго разговаривать, но я возвращаюсь домой. – Он закрыл ладонью второе ухо и мысленно проклял того, кто так долго названивал по другому телефону.

– Ты?..

– Нет. Нет, я все еще болен, но я хочу… хочу быть с тобой и девочками. – «Быть и не быть», – с горечью добавил он про себя.

Последовала долгая пауза, на протяжении которой он безнадежно считал звонки телефона в дальнем конце ряда, а потом услышал слова Венди:

– Понимаю тебя, дорогой. Девочки будут рады видеть тебя. Как бы там ни было, у них такой отец, которым можно гордиться.

– Я вернусь еще до ланча. Я люблю тебя, Венди…

– Я люблю тебя, Арки, – ответила она, и он услышал слезы в ее голосе.

Он повесил трубку и направился к двери, но раздраженно остановился перед продолжавшим названивать телефоном.

– Чего?! – рявкнул он в трубку.

Его ухо резанул женский смех.

– Я люблю тебя, Арки, – сказала женщина. – И передай Скотту, что его я тоже люблю, ладно?

Мавраноса затрясло, но он сохранил самообладание.

– До свидания, Сьюзен, – ответил он ровным голосом и, повесив трубку и здесь, вышел из казино.

Он вернулся в машину, включил мотор – а потом долго сидел неподвижно в темной кабине, глядя на деньги, которые Крейн бросил на сиденье.

«Отец, которым можно гордиться», – думал он. Что это значит? Это должно значить: отец, который не бросил их. Отец, которым можно гордиться… Что не так в отце, которого они просто-напросто смогут любить еще несколько недель? Что, черт возьми, в этом такого ужасного?

Венди сказала: «Я люблю тебя, Арки». Ну, и что же она хотела этим сказать? Кого она любила? Человека, который гордо ушел из дому, чтобы отыскать свое здоровье, и остался верным своим друзьям? Того парня, милая, они выжали досуха, его больше нет.

Он поднял пачку денег и сунул в карман, зная, что им с Венди эти деньги пригодятся.

«Проклятье, – думал он, – неужели ты действительно можешь предпочесть мертвеца, которым можно гордиться… сломленному человеку, которого можно хотя бы обнять?

Разве нельзя сделать вид, будто я никогда не встречался со Скоттом Крейном?»

На рассвете движение по широкой Стрип немного стихает – в основном там едут «Кадиллаки», возвращающиеся в отели после азартной ночи, да помятые универсалы выезжают в поисках завтрака за сорок пять центов, – и Крейн был рад, что благополучно заехал на стоянку возле «Трой и Кресс» и вышел из автомобиля. Полиция вполне могла искать машину, и хотя у нее не было никаких веских оснований задерживать его, он все же отлично помнил лейтенанта Фритса и слова насчет того, что он может посадить его в тюрьму.

Крейн неторопливо шел мимо разноцветных дверей домиков мотеля для медового месяца, и на лице его появилась робкая улыбка. «Пусть у вас все будет хорошо, – думал он. – Цепляйте вместо номеров таблички «ЗАМУЖЕМ» или «ЖЕНАТ», берегите фотографии и видео этого дня, везите домой таблички с текстом «Супружеского кредо» и вешайте их на стены в своих светлых новых жилищах».

Выйдя на тротуар, он прислонился к фонарному столбу и стоял, поглядывая то вперед, то назад по Стрип, ожидая появления синего пикапа. Сухой неподвижный воздух застыл в переходе от ночной прохлады к опаляющей жаре наступающего дня. Его руки не тряслись, и ему казалась соблазнительной идея остановиться и позавтракать по пути к трейлеру Паука Джо, но он опасался, что Мавранос, если вообще появится, не захочет есть. Минувшей ночью у него был такой вид, будто он не ел досыта в последнее время.