Джек Ричер, или Дело - Ли Чайлд

На часах в моей голове было без одной минуты одиннадцать.

Я пошел в восточном направлении, назад к железнодорожному переезду. Пройдя десять ярдов в сторону города, остановился, вышел из-под крон, растущих вдоль дороги деревьев, и, растопырив ладонь, поднял вверх руку, как это делают дорожные полицейские.

Свет фар сделал автомобиль и его пассажира видимыми с расстояния примерно в сто ярдов. Чувствуя тепло этого света на своем лице и поднятой ладони, я понял, что и Рид Райли тоже видит меня. Я слышал, как он сбавил газ и сбросил скорость. Привычная процедура. Пехотинцы проводят значительную часть времени, разъезжая на разных транспортных средствах, и многие их поездки разрешаются, или направляются, или прерываются парнями в камуфляже, которые взмахами руки либо разрешают им двигаться вперед, либо подают команду двигаться налево или направо, либо приказывают им сделать временную остановку.

Я, держа руку поднятой, стоял на прежнем месте, а бампер остановившийся машины застыл в одном ярде от моего колена. Теперь мои глаза оказались выше лучей фар, и я увидел Райли и его отца, сидящего рядом перед ветровым стеклом. Ни у отца, ни у сына на лице не было ни удивления, ни нетерпения. Она были готовы уделить минуту своего времени рутинной процедуре. Райли выглядел точно как на фотографии, а отец был его копией с поправками на возраст: немного тоньше, уши и нос несколько больше; на вид более властный и презентабельный. Он был одет просто, как одевается любой из виденных мною политиков, отправляясь в поездку. Армейская куртка цвета хаки, надетая поверх стильной рубашки без галстука; на куртке красуется эмблема Сената Соединенных Штатов, как будто эта ветвь законодательной власти являлась боевым подразделением.

Обойдя машину спереди, я подошел к двери Рида Райли, и тот опустил стекло. Его лицо, потянувшееся к открывшемуся проему, вдруг застыло, когда он увидел дубовые листья на моем воротнике.

— Сэр? — обратился ко мне он.

Я ничего не сказал в ответ. Сделав еще шаг, открыл заднюю дверь и, оказавшись в салоне, сел на заднее сиденье позади них. Закрыв за собой дверь, передвинулся на середину дивана, а отец с сыном, повернув головы, посмотрели на меня.

— Сэр? — снова произнес Райли.

— Что здесь происходит? — спросил его отец.

— План изменился, — ответил я.

В салоне пахло пивом, табачным дымом и по́том.

— Я спешу на самолет, — сказал сенатор.

— Вылет назначен на полночь, — ответил я. — До этого никто не будет вас искать.

— Да что, черт возьми, все это значит? Вы вообще знаете, кто я?

— Да, — ответил я. — Знаю.

— И что вам надо?

— Безоговорочное повиновение, — сказал я.

Во второй раз за вечер я извлек из кармана «беретту», проделав это быстро, бесшумно, словно фокус. Минуту назад моя рука была пустой, а сейчас она сжимала кусок тупой, покорной мне стали. Я щелчком снял пистолет с предохранителя — звук был тихий, но в тишине он прозвучал зловеще.

— Молодой человек, — обратился ко мне сенатор, — вы совершаете очень серьезную ошибку. С этой минуты ваша военная карьера закончена. Ждут ли вас другие, более серьезные неприятности, всецело зависит от вас.

— Да успокойтесь вы, — ответил я.

Наклонившись вперед, я сжал рукой воротник Рида Райли, так же, как до этого сжимал воротник сержанта из Беннинга. Но на этот раз я приставил дуло пистолета к углублению за его правым ухом. Мягкие ткани, никаких костей. Как раз по размеру дула.

— Давай вперед, — скомандовал я. — Очень медленно. Поверни влево на переезде. Заезжай на рельсы.

— Что? — спросил Райли.

— Ты же слышал, что я сказал.

— Но скоро пойдет поезд.

— В полночь, — уточнил я. — Так что пошевеливайся, солдат.

Это была трудная задача. Он инстинктивно попытался склониться ниже к рулю, чтобы лучше видеть пространство перед собой. Но я не позволил ему этого. Я с силой притянул его назад и прижал к спинке сиденья. Однако даже в таком положении Райли все сделал так, как надо. Проехав вперед, он усилием рук вывернул колеса, поставив их по диагонали и подготовившись въехать на рельсовый путь. Он двинул машину на подъем и, когда передняя правая шина попала в канавку на тротуаре, осторожно подал ее строго вперед, и она съехала с асфальтово-щебеночного покрытия дороги. Правые шины оставались на рельсе. Левые оказались на шпалах. Почти ювелирная работа. Не хуже, чем у Деверо.

— Ты ведь проделывал это и раньше, — сказал я.

Он ничего не ответил.

Мы перемещались вперед медленнее, чем если бы шли пешком, испытывая при этом сильную тряску. Правая сторона машины, приподнятая кверху, катилась ровно по рельсу, левая сторона подпрыгивала и опускалась на шпалах, как лодка на волнах. Мы поравнялись со старой водокачкой, затем проехали еще ярдов десять, после чего я скомандовал:

— Стоп.

— Здесь?

— Это хорошее место, — сказал я.

Он плавно нажал на тормоз, машина остановилась на путях и замерла в том же наклонном положении. Я продолжал держать Райли за воротник и прижимать пистолет к его затылку. Прямо передо мной за ветровым стеклом рельсы тянулись на север и в какой-то точке вдали сливались воедино, и глаз видел лишь тонкую серебряную полоску, освещенную лунным светом.

— Капитан, — сказал я, — снимите левую руку с руля и откройте окна.

— Зачем?

— Скажу вам, ребята, уж очень от вас воняет. А станет вонять еще больше, можете мне поверить.

Райли на ощупь пошарил пальцами, и первым опустилось окно рядом с сиденьем его отца, потом рядом со мной, а затем окно в двери напротив меня.

В салон хлынул свежий воздух; снаружи дул легкий бриз.

— Сенатор, — приказал я, — нагнитесь и выключите свет.

Ему потребовалась секунда для того, чтобы нащупать пальцами выключатель, и в салоне стало темно.

— Теперь выключите двигатель, — приказал я, — а ключ передайте мне.

— Но мы же остановились на железнодорожных путях, — возразил он.

— Я это знаю.

— А вы знаете, кто я?

— Вы уже спрашивали меня об этом. И я вам ответил. А теперь делайте то, что я сказал. Или мне сначала сделать взнос в пользу избирательной кампании? Но в таком случае, пожалуйста, учтите, что мой взнос не ограничится тем, что я прострелю колено вашему сыну.

Старик издал еле слышный горловой звук, какой я уже слышал раз или два прежде, когда шутка оказывалась вовсе не шуткой, когда скверная ситуация становилась угрожающей, когда ночные кошмары после пробуждения становились явью. Склонившись набок, он повернул ключ, вынул его из замка зажигания и протянул мне.