Карта небесной сферы, или Тайный меридиан - Артуро Перес-Реверте

Они долго разговаривали обо всем при свете настольной лампы прошлой ночью, после того, как подняли с «Деи Глории» шкатулку иезуитов. Они отмывали ее в пресной воде, а потом Танжер старательно и терпеливо, с помощью соответствующих инструментов и постоянно справляясь в специальных пособиях, в пластиковой ванночке удаляла химическими реактивами известковые отложения.

Кой и Пилото почтительно наблюдали за ней, не решаясь вымолвить ни слова. И наконец появилось сращение шестиугольных кристаллов с прямыми гранями. Кристаллы не были огранены, сохраняли естественные не правильности и сияли под лампой зеленым светом, чистым и прозрачным, как вода.

Это — совершенные изумруды, так восторженным шепотом сказала Танжер, не прерывая работу ни на минуту и время от времени утирая тыльной стороной руки пот со лба. Один глаз она держала закрытым, перед другим у нее была ювелирная лупа — маленькая узкая лупа с десятикратным увеличением. Она наклонялась совсем низко, чтобы разглядеть кристаллы внутри сращения, одновременно освещая их под разными углами мощной лампой «Маглайт». Прозрачный зеленый цвет, настоящий Be3 Al2 Si6 O18, камни идеальные по цвету, блеску и чистоте воды. В течение долгих месяцев она терпеливо училась, читала, наводила справки и теперь с полным правом могла произнести этот вердикт. Изумруды от двадцати до тридцати карат каждый, без посторонних включений, прозрачные, как оливковое масло; в умелых руках гранильщика, который придаст им восьмиугольную форму, применит так называемую ступенчатую огранку, выявит самый красивый цвет, «игру», эти камни станут драгоценностями, и дамы высшего света, жены и любовницы банкиров, миллионеров, русских мафиози и нефтяных королей наденут диадемы, браслеты, колье с вправленными в них изумрудами, не задавая вопросов ни об их происхождении, ни о том, какой долгий путь прошли эти соединения алюминия, бериллия, окислов и воды, из-за которых люди всю свою историю убивают и умирают. В самом крайнем случае пройдет слух, да и то среди посвященных, что найдены великолепные бриллианты на затонувшем два с половиной века тому назад судне; тогда цена лучших из них, самых больших и лучше прочих ограненных, взовьется на черном рынке до небес. А в большинстве своем эти камни вернутся в безвестность и темноту, на сей раз банковских сейфов по всему миру. А хозяин подпольной гранильной мастерской в Антверпене многократно увеличит свое состояние.

Кой сделал резкий маневр, пропуская по левому борту катер с лоцманами, направлявшийся к танкеру, ожидавшему своей очереди у нефтеперегонного завода на Эскомбрерас. Он на минуту отвлекся и теперь поймал на себе удивленный взгляд Пилото. На самом деле Кой думал об Орасио Кискоросе. Он где-то рядом, Кой чувствовал это. Изумруды на борту, занавес вот-вот упадет. И Кою трудно было поверить, что Нино Палермо с этим так просто смирится. Он помнил предупреждения Палермо, его твердую решимость не упустить это дело. А меланхоличный недомерок на то был и нанят, чтобы осуществлять его угрозы. Кой взглянул на Танжер: опершись о фальшборт, она не шевелясь смотрела прямо по курсу, на Кладбище безымянных кораблей. Озабоченной она не выглядела, а выглядела отсутствующей, словно целиком ушла в мир своей зеленой мечты. Но тревога Коя все возрастала, так бывает, когда вроде бы и море спокойное, и небо ясное, но на горизонте вдруг вырастает черная туча, и ветер начинает свистеть в снастях. Он тщательно осмотрел небольшой серый волнорез у причала. Палермо появится, вопрос только, когда и где.

Ветер дул перпендикулярно причалу, Кой приближался к нему, выставив мотор на «малый вперед» и на расстоянии трех кабельтовых поставил на «стоп».

Пилото бросил якорь, и когда Кой почувствовал, что якорь зацепился за грунт, он положил руль налево, чтобы «Карпанта» немного повернулась на якорной цепи и можно было пришвартоваться с кормы. Потом чуть подал назад, следя, как натягивается якорная цепь. В половине собственной длины «Карпанты» от причала он выключил мотор, прошел на корму, взял конец намотанного на кнехт каната и, держа его в руке, спрыгнул на причал. Пилото выбрал немного якорную цепь, чтобы судно прочнее держалось на месте, а Кой наматывал конец на причальную тумбу — маленькую ржавую старинную пушку, по самые цапфы утопленную в бетон, потом завел второй конец. Теперь парусник стоял неподвижно возле полуразобранных корпусов и надстроек, никому уже не нужных. Танжер стояла в кокпите, ее глаза встретились с глазами Коя, и он увидел, что она смертельно серьезна.

— Вот и все, — сказал он.

Она не ответила. Она смотрела дальше, в самый конец причала, Кой проследил ее взгляд. А там, на обломках старой спасательной шлюпки, посматривая на часы, словно в ожидании пунктуальнейшим образом назначенной встречи, сидел Нино Палермо.

— Признаю, — сказал охотник за сокровищами, — отличная работа.

Солнце почти совсем скрылось за горой Сан-Хулиан, и тени на Кладбище безымянных кораблей стали гуще. Палермо снял пиджак, аккуратно сложил его на банке старой спасательной шлюпки и тщательно заворачивал рукава рубашки, на левом запястье сверкали массивные золотые часы. Со стороны могло показаться, что встретились добрые знакомые, и все впятером мило беседуют рядом с мостиком старого пакетбота. Впятером — потому что кроме Коя, Танжер, Пилото и самого Палермо присутствовал и Орасио Кискорос. Его присутствие, на деле, оказалось фактором решающим, так как иначе совершенно невероятно было бы представить, чтобы беседа проходила в цивилизованных рамках, а проходила она именно таким образом. Хотя, возможно, существенное влияние возымело то, что Кискорос по такому случаю сменил свой нож на инкрустированный перламутром пистолет, который выглядел бы совсем невинно, если бы не ствол огромного диаметра, устремленный на команду «Карпанты». Главным образом — на Коя, о чьих импульсивных реакциях и Кискорос, и Палермо, по всей видимости, сохранили неприятнейшие воспоминания.

— Вот уж не думал, что вам это удастся, — сказал Палермо. — Ведь это… Невероятно! Любители же…

Но все-таки вышло. Клянусь Богом, хорошая работа.

Даже отличная.

Удивлялся он явно искренне. Встряхивал головой, подчеркивая свои слова, седой хвостик подпрыгивал, золото, висевшее на шее, позвякивало, и он то и дело поглядывал на Кискороса, словно призывая его в свидетели. Тот, низенький, с зализанными волосами, разряженный — на сей раз в летний пиджак в клеточку, — с неизменной бабочкой, поддакивал боссу, но Коя из виду не выпускал.

— Найти эту бригантину, — говорил Нино Палермо, — большое дело. Да с вашими возможностями… М-да. Я вас, сеньора, недооценил. И вас, кабальеро моряк. — Палермо улыбнулся, как акула, описывающая круги вокруг добычи. — Да я сам… Боже ты мой… Я сам не сумел бы сделать лучше.

Кой взглянул на Пилото. Свинцово-серые глаза были настороже, в них читался фатализм человека, который только ждал знака, как действовать — кинуться на этих двоих, рискуя получить пулю, или ждать, пока кто-нибудь не примет решения.

Здесь командуешь ты, говорил взгляд свинцово-серых глаз. Но Кой и так понимал, что завел своего друга слишком далеко; он на мгновение опустил веки. Спокойно, приятель. В ответ Пилото тоже опустил веки, и Кой отметил, что Кискорос видел этот обмен знаками и смотрел на них обоих поочередно, соответственно нацеливая свой пистолет. Ишь, герой Мальвин, подумал Кой, зря хлеб не ест.