Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

25 июля 1928 года заведующему музейным отделом при Управлении Уполномоченного НКП по Северо-Западной области эксперты А. Уржумцев и Н. Юдин направили письмо, в котором они рассматривали состояние шести книгохранилищ, обследованных за лето 1928 года, и намечали «общие меры, могущие содействовать сохранению и целесообразному использованию книжных богатств Республики».

Согласно их рапорта: «Совершенно катастрофичным оказалось состояние книг в Строгановском дворце. При начале работы Комиссии в конце мая месяца шкафы были наглухо заперты. Некоторые можно было открыть только при помощи молотка. Переплеты ценнейших книг XVIII века, стоимостью в многие сотни рублей, были сплошь покрыты белой плесенью. Кое-где плесень захватила текст и гравюры. На рукописях и книгах в центральной части зала были замечены пятна желтой и черной плесени. Мы не поверили бы, если бы нам сказали, что на 11 год революции в столичном музее возможно что-либо подобное».

В следующем пункте документа рассматривался вопрос обслуживания книгохранилищами научных работников. Ситуация в Строгоновском дворце была обрисована еще более ужасающей: «Отсутствие карточных каталогов, не отпирающиеся шкафы со случайной, а иногда и хаотической расстановкой книг, ценность которых не всегда известна хранителям (1-е издание путешествия А.Н. Радищева), — создавали картину кладбища гниющих книг». Уржумцев и Юдин не увидели цельности собрания. По их мнению, «библиотека Строгоновского дворца, сильно пострадавшая от хищений в начале революции», в тот момент являлась «совершенно случайным собранием русских и иностранных книг». Вывод был угадываемым: «Необходимо возможно скорее провести изъятие книг из музеев, явно не справляющихся с их хранением; книги следует передать для перераспределения в какую-либо авторитетную организацию (например, Гос. книжный фонд)».

7 октября «Красная газета» опубликовала заметку о книгах, гибнущих в доме Строгоновых.

Страница из аукционного каталога 1931 г. Представлены две вазы мастерской Ф. Бергенфельда, пара консолей (около 1765 г.) и столик с ониксом

15 октября Т.В. Сапожникова писала директору Государственного Эрмитажа С.Н. Тройницкому: «13 октября 1928 г. по распоряжению, переданному мне Ученым секретарем М.Д. Философовым, представители Лондонской книжной фирмы были допущены в библиотеку для отбора книг непосредственно из шкафов. Отбор книг производился ими как из шкафов, где книги уже были проверены, так и из шкафов, где книги еще не были сверены по каталогу. Ввиду того, что проверка библиотека была произведена только частично (около трети книг), что отбор книг производился посторонними лицами (выделено около 1000 экз.; отбор продолжается), и так, что не было возможности сделать какие бы то ни было отметки, что из библиотеки не были еще окончательно выделены книги, отобранные первоначально представителями Госторга, всякая возможность в дальнейшем ориентироваться в библиотеке была совершенно уничтожена. Ввиду таких условий работы, прошу снять с меня ответственность за сохранение какого-либо порядка в библиотеке, а также разрешить мне и откомандированной мне в помощь библиотекарю А.И. Савицкой прервать работу по проверке библиотеки и ее реорганизации до окончательного решения о судьбе самой библиотеки»1. В том момент секретность не соблюдали, что сорвало сделку.

Чуть больше двух недель спустя Сапожникова попросила отпуск на период с 30 октября по 20 ноября, взяв удостоверение для посещения московских музеев. На работу она вышла только 25 ноября. Но это — не проблема, поскольку отпуск составлял два месяца. Проблема заключалась в другом. 28 декабря в Правление Эрмитажа пришло письмо из Государственного педагогического института им. Герцена, подписанное ректором Лазукиной. Документ ставил администрацию музея в известность о том, что учреждение «будет ходатайствовать перед соответствующими правительственными органами о недопущении продажи за границу книг из библиотеки».

Одновременно пединститут просил о том, чтобы профессуре, аспирантам, студентам-дипломникам и выдвиженцам, являющимся «территориально ближайшим соседом Дворца-музея» был открыт доступ к библиотеке «ценной для изучения истории и культуры XVIII-ro и первой половины XIX века, но бывшей до сих пор закрытой и поэтому неиспользуемой, в связи с чем, вероятно, и возникла мысль об ее частичной продаже». 31 декабря Сапожниковой было «поставлено на вид за сообщение постороннему учреждению сведений, не подлежащих оглашению». Ее оправдательная записка о несоблюдении секретности, не оставляет сомнения, что именно Татьяна Васильевна сообщила сотрудникам института о планах продажи книг.

6 ноября 1928 года в Берлине, который превратился в центр торговли конфискованным имуществом, в аукционном доме «Лепке» прошла первая распродажа вещей ленинградских дворцов и музеев. С этого момента и до начала декабря там находился А.М. Гинзбург, особо уполномоченный Наркомторга СССР, а также директор-распорядитель союзного объединения по экспорту и импорту антикварно-художественных вещей «Антиквариат». Предприятие признали удачным, даже несмотря на протесты бывших владельцев.

Под впечатлением от успеха советское торгпредство не только заключило Договор о продаже сокровищ Строгоновского дворца-музея за 4 миллиона марок аукционному дому «Рудольф Лепке», но и получило аванс в размере 60 процентов этой суммы. В январе 1929 года Х.К. Крюгер, один из владельцев фирмы, приехал в СССР вновь для обсуждения деталей беспрецедентной сделки. По итогам переговоров принято совместное решение о том, что устройство аукциона пока нецелесообразно, так как бывшие владельцы, живущие в Париже, могут возбудить иск и тем самым подорвать торги (иски 1928 г. все же приняли во внимание). Крюгеру представили товар на 4 000 000 в качестве компенсации. Ему же обещали право на комиссию в случае продаж. Таков был пролог длительной истории продажи наследия графа Александра Сергеевича.

Проблемы ведения народного хозяйства заставили Советские власти обратить внимание на имущество национализированных владений в поисках источника твердой валюты. Оказалось, что ранее используемые в качестве просвещения произведения искусства представляют собой ценный товар, которым, правда, следовало, правильно распорядиться. Опыт 1928 года оказался неудачным, но это не остановило рьяных продавцов, решавших сиюминутные задачи.

Пауза дала шанс противникам продажи, к числу которых, помимо хранителя Т.В. Сапожниковой и искусствоведов, принадлежал даже «советский директор» Эрмитажа П.И. Кларк. К моменту назначения на пост в музее 19 декабря 1928 года Павел Иванович уже довольно пожилой человек — ему исполнилось 65 лет. За плечами был физико-математический факультет Казанского университета, членство в «Народной воле» и в партии эсеров, приговор к смертной казни (замененный 15 годами каторжных работ) за организацию вооруженного восстания в Чите в 1906 году. С каторги Кларк сбежал и до 1917 года скрывался в Японии и Австралии. Недолгое время существования советской республики в Сибири — член Центрального комитета Советов. После их поражения вновь более года провел в Австралии.