Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

В мае во дворце велись ремонтно-строительные работы. Старались успеть завершить их к открытию 15 июля Международного конгресса ботаников. Все это время Т.В. Сапожникова оставалась хранителем. Новый 1931 год она встретила все в той же должности, ибо 21 января этого года датирована ее расписка о получении маузера и шести патронов к нему для несения внутренней охраны в здании. Более того, ничто не помешало Татьяне Васильевне даже быть в отпуске с 15 мая по 15 сентября 1930 года, в то время как продолжались переговоры «Антиквариата» через посредничество «Матиссен» с берлинской фирмой «Кассирер». Материал немцы признали интересным и пригодным для аукциона, но конъюнктура оценивалась как неблагоприятная.

Однако осенью все же заключили договор с фирмой «Лепке» об устройстве аукциона весной 1931 года в Берлине, причем произвели новую корректировку оценок. Здесь наступила развязка. 13 марта очередной «случайный директор» Эрмитажа Б.В. Легран отстранил Татьяну Васильевну от исполнения обязанностей «ввиду нахождения под арестом»,[213] ибо 9 марта заведующая западным отделом Б. Лиловая уведомила ученого секретаря о том, что 8 и 9 марта Сапожникова отсутствовала на работе, «по имеющимся сведениям она арестована».

Хранителя уволили с 8 марта по пункту «Д» ст. 47 КЗОТ. Однако ее выпустили из тюрьмы. Во всяком случае, 19 августа она взяла у кадровиков диплом об окончании московского университета. 12 мая в Берлине начался аукцион по продаже строгоновского наследия.

Судьба Т.В. Сапожниковой неизвестна. Скорее всего, она оказалась близкой судьбе Н.К. Либина в части финала. Бывшего управляющего Строгоновых освободили из-за заключения на Соловках в сентябре 1926 года. По возвращении в Ленинград в течение года он служил протоиреем в Храме Спаса на Крови. В июле 1928 году был рукоположен монахом Амвросием и переведен архимандритом в Александро-Невскую Свято-Троицкую лавру на должность наместника. 1 июля 1929 года Либина рукоположили в епископа Лужского, назначив викарием Ленинградской епархии и оставив в должности наместника лавры до 10 октября 1933 года.

20 марта 1935 года Николая Ксенофонтовича арестовали и 31 марта осудили на лет ссылки особым совещанием при НКВД СССР. Оказался в Саратове, где 3 ноября 1937 года его арестовали в третий раз и 25 числа того же месяца тройка при УНКВД СССР по Саратовской области за антисоветскую агитацию в церкви во время службы приговорила к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение 29 ноября.

Целых два года после заключения предварительного договора с «Лепке» шла борьба и, таким образом, оставалась надежда на сохранение музея в Строгоновском доме, который более всего беспокоил Т.В. Сапожникову — хранителя. Аукцион проходил в большом зале под названием «Brudervereinshauses» на Курфюрстенштрассе, 115/116. 12 мая в 3 часа дня продавались картины, а 13 мая в 10 часов утра — произведения других видов искусства.

Фото Н.К. Либина из его личного дела

О ценах. Они были разными. Картина Дюге стоила всего 3200 марок. Маленький портрет графа Павла Александровича работы Греза оценили в 35 000.

Два Кранаха (привезенные из Киева) предлагались за 47 000, Буше (из собрания Юсуповых) — за 51 000. Все строгоновские Роберы (числом шесть) могли быть проданы за 150 000. Рембрандт (не строгоновский) стоил 310 000 марок и это была самая большая оценка. Одна картина Рейсдаля имела оценку 60 000, другая в два раза меньше — 28 000. Два ван Дейка, для описания которых в каталоге приглашался знаменитый искусствовед Людвиг Бурхардт, принадлежали к «топам». Они получили «лишь» 600 000 марок, хотя ожидалось 700 000.

Из тридцати одной выставленной картины собрания графа C. Строгонова не продали и возвратили в Эрмитаж десять картин: шесть полотен Гюбера Робера, два ван Дейка, портрет графа Павла Строганова работы Греза и «Бегство в Египет» Пуссена. Соединившись с двенадцатью другими произведениями, они составили двадцать два полотна — строгоновскую часть Эрмитажа. Двадцать одно полотно продало советское правительство в 1931 году, два произведения Рембрандта попали на Запад в 1930-е годы независимо от аукциона. Но эти факты не означают, что все продала советская власть. Как будет рассказано в IV части, тридцать три картины коллекции свекра графиня С.В. Строгонова перевезла в Марьино и более во дворец они не вернулись.

О. фон Фальке в вводной статье к каталогу аукциона особо отметил строгоновскую мебель. Выставлялись пятьдесят два редких образца, главным образом из собрания графа Александра Сергеевича. А.Н. Бенуа в 1901 году писал о его доме: «Все апартаменты великолепно меблированы. Это в наших аристократических домах еще большая редкость, нежели сохранившаяся плафонная и стенная живопись. Почти все наши богатые обстановки — недавнего времени, а именно… — 30-60-х годов XIX в. Куда девалась прежняя… мебель — положительно, загадка. Очевидно, она казалась обветшалой и старомодной, и ее безжалостно уничтожали. Да и те остатки, которые сохранились, обыкновенно невозможным образом перезолочены и переобиты. — Не так в Строгановском дворце, где до последних дней в трех, по крайней мере, комнатах сохранилась в прежнем виде прежняя великолепная мебель, и где в остальных апартаментах встречается не мало прелестных комодов, бюро, бронз и т. п. Самое замечательное по меблировке находится опять-таки в картинной галерее. В особенности хорош средний стол французской работы с японскими лаками и чудесной бронзовой отделкой».[214]

Упомянутый Бенуа стол, исполненный М. Карлином, был оценен в 30 000 марок, консоль — в 6600, комод Биркле — в 8000. Дамский письменный стол Рентгена — 14 500. Секретер Будена — 19 000. Бюро Сонье — 12 000. Как и в случае с картинами, но в меньшей степени, «для усиления» использовали предметы других собраний. Так, два парных «столика-бобика» поступили из Царского Села. Теперь они туда вернулись. Эта часть аукциона прошла успешнее, чем картинная. В Эрмитаже теперь находится только секретер Дюбу, от продажи которого ожидали получить 29 000 марок, то есть практически столько же, сколько от стола Карлина.

Картины Кранаха в аукционном каталоге 1931 г.

Еще двадцать три лота отводились произведениям скульптуры, гобеленам, фарфору, часам и иконам. За исключением последнего пункта, нет основания считать, что эта часть каталога «усиливалась» вещами из других собраний.

Теперь следует обратиться к проблеме законности продажи. НКВД (Народный комиссариат внутренних дел) усиленно решал проблему легальности. 14 мая 1931 года издававшаяся в Париже газета «Возрождение» рассказала о Василии Давыдовиче Думбадзе, целью которого, по ее мнению, было достать «для ОГПУ (Главное политическое управление. — С.К.) и Коминтерна (Коммунистического Интернационала — организации, созданной для координации действий коммунистических партий Европы. — С.К.) валюту в С. Штатах», он входил в число людей, «которые в Нью-Йорке и Вашингтоне подготавливают „социалистический рай“».