Книги крови. Запретное - Клайв Баркер

Она отвернулась от священнослужителей с их ритуалами и горьким ладаном, висевшим в воздухе, и пошла прочь от сквера. Оторвавшись от своих мыслей, она вдруг заметила знакомую фигуру, глядевшую на нее с угла примыкавшей улочки. Когда Элейн его заметила, он отвернулся, но, несомненно, это был Кавана. Она окликнула его и пошла на угол, но Кавана быстро уходил опустив голову. Она снова его позвала. На этот раз он обернулся – изобразив на лице заведомо фальшивое удивление, – и прервал свое отступление, чтобы наконец поприветствовать ее.

– Ты слышал, что там нашли? – спросила она.

– О да, – ответил Кавана. Несмотря на легкость, с которой они общались в последний раз, Элейн вдруг вспомнила о своем первом впечатлении – Кавана не из тех, кто любит говорить о своих чувствах.

– Теперь ты никогда не получишь свои камни, – сказала она.

– Похоже на то, – ответил он, не особенно удрученный потерей.

Ей хотелось рассказать, что она видела чумное захоронение собственными глазами, она надеялась, что от этой новости лицо его просветлеет, но залитая солнцем улица казалась неподходящим местом для такой беседы. Кроме того, она заподозрила, что он и так все знает. Кавана смотрел на нее так странно, и вся теплота их предыдущей встречи куда-то делась.

– Почему ты вернулась? – спросил он ее.

– Просто посмотреть, – ответила она.

– Я польщен.

– Польщен?

– Тем, что мой интерес к гробницам оказался таким заразным.

Он все смотрел на нее, и она, встретив его взгляд, была поражена холодностью его блестящих глаз. Они напоминали стекло, подумала Элейн. А кожа – кожа походила на шероховатую замшу, плотно натянутую, словно капюшон, поверх изящного каркаса его черепа.

– Мне надо идти, – сказала она.

– По делу или развлекаться?

– Ни то ни другое, – ответила она. – У меня друзья заболели.

– Ясно.

У нее сложилось впечатление, что он хочет уйти, и лишь страх выглядеть глупо удерживает его от того, чтобы развернуться и убежать.

– Может, увидимся снова, – сказала она. – Когда-нибудь.

– Конечно, – ответил он, благодарно принимая этот предлог и отступая назад по улице. – А твоим друзьям – мои наилучшие пожелания.

Если бы она и хотела передать Рубену и Соне наилучшие пожелания от Каваны, то не смогла бы это сделать. Ни Гермиона, ни остальные на звонки не отвечали. Пришлось оставить сообщение на автоответчике Рубена.

Легкомыслие, которое она чувствовала в начале дня, ближе к его концу переросло в странную сонливость. Элейн снова перекусила, но после плотного обеда ее диссоциативное расстройство лишь продолжало усиливаться. Она чувствовала себя хорошо, прежнее ощущение неуязвимости не исчезало. Но по мере того, как день клонился к ночи, она то и дело ловила себя на том, что стоит на пороге комнаты, не зная, зачем сюда пришла, или смотрит на густеющие сумерки за окном, не понимая толком, кто она такая – тот, кто смотрит, или то, на что смотрят. Однако ей было хорошо в собственной компании, и мухам в ее компании тоже было неплохо. Они продолжали жужжать, несмотря на наступившую темноту.

Около семи часов вечера Элейн услышала, как к дому подъехала машина, а затем в парадную дверь позвонили. Она подошла к дверям квартиры, но выйти в холл и открыть парадную поленилась, а вместо того принялась гадать, кто бы это мог быть. Скорее всего, опять Гермиона, а у Элейн не было ни малейшего желания вести унылые беседы. Ей вообще не хотелось ничьей компании, вполне хватало мух.

В парадную дверь звонили все настойчивее, и с каждой секундой ее решимость не открывать только росла. Элейн прокралась вдоль стены к входной двери в квартиру и прислушалась к приглушенным спорам на пороге. Это была не Гермиона, а совершенно незнакомые ей люди. Теперь они стали по порядку звонить в квартиры над ней, пока мистер Прадоу, бормоча что-то себе под нос, не спустился сверху и не открыл им дверь. Из последующего разговора она ухватила лишь слова о неотложности дела, но ее рассеянное сознание не смогло воспринять детали. Незнакомцы убедили Прадоу позволить им войти в холл. Они дошли до ее квартиры и стали колотить в дверь, выкрикивая ее имя. Элейн не отвечала. Они снова принялись стучать, обмениваясь недовольными репликами. Элейн представляла, что бы они сказали, увидев, как она улыбается в темноте. Наконец – переговорив напоследок с Прадоу – они оставили ее в покое.

Она не знала, сколько просидела на корточках у двери, но, когда встала, ноги ужасно затекли, и она опять проголодалась. Элейн с жадностью поела, прикончив почти все продукты, купленные утром. Мухи, похоже, расплодились за эти часы. Они облепили стол и ползали по объедкам. Элейн не стала их прогонять, им ведь тоже хотелось жить.

Наконец она решила выйти на свежий воздух, но стоило ей перешагнуть порог квартиры, как бдительный Прадоу уже показался наверху и окликнул ее:

– Мисс Райдер, подождите минутку. Мне нужно кое-что вам передать.

Ей хотелось захлопнуть дверь перед его носом, но она знала, что Прадоу не успокоится, пока не исполнит свой долг. Он поспешно спускался вниз – Кассандра в стоптанных тапках.

– Приходили полицейские, – объявил он, не успев дойти до нижней ступеньки, – они вас искали.

– Они сказали, что им нужно? – спросила она.

– Переговорить с вами. Срочно. Двое ваших знакомых…

– Что с ними?

– Они умерли, – сказал Прадоу. – Сегодня днем. Какая-то болезнь.

В руках он держал записку и протягивал ее Элейн. Едва та дотронулась до записки, как Прадоу отдернул руку.

– Они оставили вам номер телефона и просили позвонить, – сказал он. – Вам нужно связаться с ними как можно скорее.

Доставив свое сообщение, он тут же начал подниматься по ступенькам.

Элейн опустила глаза на клочок бумаги с небрежно нацарапанными цифрами. Когда она разобрала семь цифр, Прадоу уже исчез.

Она вернулась к себе в квартиру. Почему-то Элейн думала не о Рубене с Соней – которых, похоже, ей не суждено больше встретить, – а о моряке, Мейбери, который увидел Смерть и избежал ее, но лишь затем, чтобы та последовала за ним, как верная собака, ожидая лишь момента, чтобы прыгнуть на грудь и лизнуть в лицо. Она села у телефона и уставилась на цифры, а затем на пальцы, в которых был зажат листок, и на кисти рук, из которых пальцы торчали. Неужели их прикосновение, таких невинных на вид, было настолько смертельным? И детективы собирались сказать ей именно это – что ее друзья мертвы из-за нее? Если так, то скольких же людей она задела и дохнула на них за дни, прошедшие после ее чумного посвящения в крипте? На улице, в автобусе, в супермаркете, на работе и на отдыхе. Она вспомнила о Бернис, лежавшей на полу в туалете, и о Гермионе, потиравшей щеку, куда Элейн ее поцеловала, словно зная, что за напасть стоит рядом. И внезапно она поняла, до мозга костей ощутила, что те, кто ее преследовал, были правы в своих подозрениях. Все эти рассеянные дни она вынашивала роковое дитя. Отсюда ее голод, отсюда то смутное счастье, которое она чувствовала.