Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов

попали две 250-килограммовые бомбы и один крупнокалиберный снаряд. На корабле начался пожар, стали рваться зенитные боеприпасы, но через 45 минут огонь удалось потушить. Одновременно на корабле были выведены из строя все 100-мм орудия, повреждены кормовая труба и грот-мачта, разрушены отделение вспомогательных котлов и камбуз, 82 человека погибли, а 42 получили ранения. Убитые похоронены на Пискаревском кладбище.

Из документов Городского штаба МПВО: 22 апреля в 14 часов 15 минут фугасной авиабомбой на углу Среднего пр. и 21-й линии разрушен д. 18. Ранено 15, убито 5 человек.

23 апреля 1942 года

Списочный состав – 230 человек (до войны 470). Явились на завод для возобновления работы 140 человек, в том числе 35 находятся на трудовой повинности. Не явились 95 человек больных или находящихся в отпусках по уходу за больными близкими.

В производственном корпусе понемногу возобновляют работу цеха.

На Неве тронулся лед. Опять теплые два дня. Ветер – южный. Снег почти сошел. <…>

Мое состояние неожиданно хорошее. Только сильно пухнут и слабы ноги. Цинга не проходит. Последние три-четыре дня идет сильный обстрел города из дальнобойных орудий. Наши батареи отвечают здорово. <…>

Продолжает стоять исключительно теплая погода. Снег весь сошел. Нева очистилась от льда.

Новость: с 1 мая отменяется «организованное» питание, вводится «усиленное» по назначению врачебной комиссии, стационары закрываются <…> [М. К.].

Зимняя эвакуация, 1942 год. Вологда[89]

По сути дела, ленинградцы ехали без ничего. Молчаливые, задумчивые, в разговор вступали неохотно, но на вопросы отвечали. Если помогали им – благодарили. Большинство в эшелонах – рабочие, домохозяйки, ремесленники, так запомнилось. Заводы ехали коллективами – выделялись. Другие эшелоны – сборные: женщины с детьми, учащиеся <…>. Заметна была организованность.

Все эшелоны одинаковые, некоторые – растрепанные, вагоны – побитые. А в Вологде уже комплектовались хорошими вагонами <…>.

Эшелоны поступали на Вологду-1 и II. Мы дежурили на первой. Поезда здесь подходили к вокзалу на 4-й, 5-й, 6-й пути. Нас, сандружинников, обычно дежурило восемь человек. Подходили к вагону – двери открыты: до нас побывали милиция и врачи. Мертвые уже вынесены на платформу, подъезжали возчики на лошадях, трупы грузились в сани. Нам давали список – кого из вагона брать: эвакуированные помогали их спускать. Лестницы примитивные, на крючьях. Когда больных укладывали на носилки, мы брали у них документы или что есть. Особенно расспрашивали ребятишек, чтобы потом не спутать фамилию.

Кто мог идти – помогали, придерживали. Кто не мог – несли на носилках. Автобусы маленькие, на 25–30 человек. В них грузили тех, кто двигался. Тяжелых доставляли в медпункт, размещали, где могли. Часто бывало: мест нет, едем в другой госпиталь, оттуда – в третий <…>. Везде переполнено. Смотрим, некоторых уже обратно надо везти – умерли.

<…> Трупы складывали в холодном помещении близ вокзала, ночью вывозили на воинское кладбище. Военные взрывали землю в воронках и хоронили. Взрывами и могилы засыпали. На этом воинском кладбище за городом, по Пошехонскому шоссе, – и военные из эшелонов, умершие от ран, и эвакуированные ленинградцы[90].

В войну наша семья жила в Череповце, у железнодорожного вокзала. Будучи студенткой Вологодского педагогического института, я часто приезжала домой и видела, как в Череповец приходили составы с ленинградцами, вырвавшимися из блокады. Наш город был одним из первых больших пунктов, где ленинградцы получали горячее питание. Измученные голодом и утомленные тяжелой продолжительной дорогой, они с трудом выбирались из теплушек и шли в столовую. Это было небольшое деревянное старое здание возле вокзала. Люди, не раздеваясь, усаживались за столики и приступали к еде по-разному: некоторые медленно, с трудом приподнимая руки над столом, отламывали кусочки хлеба, подносили его ко рту; другие, завернув в платочки кусочки хлеба, старались как можно быстрее съесть все, поданное им, спешили проглотить суп, горячую пшенную кашу, чай <…>. И это приводило иногда к тяжелым последствиям и даже к смерти. Я видела, как некоторые, не в силах передвигаться дальше, прижимаясь спиной к стене, сидели у столовой.

Возле здания вокзала, справа, при выходе из него, был построен из досок небольшой сарайчик, куда на носилках приносили трупы людей из вагонов и даже с улиц. Уже окоченевших, их складывали как бревна, в штабеля, а на другое утро сарайчик был уже пустым. Взрослые нам рассказывали, что у некоторых на руках были надеты неснимающиеся золотые кольца.

Все это сохранилось в моей памяти страшной картиной. Мрачный калейдоскоп сюжетов. Вот к деревянным длинным столам, специально построенным для базара на площади между сосновым парком и зданием вокзала, подбегают люди, неся в руках вещи для обмена, и умоляют, просят продать что-нибудь съестное. Там предлагали вареный картофель, квашеную капусту, даже пирожки <…>. Люди спешили к своим теплушкам[91]. <…>

Больные были настолько истощены, что не могли сами ходить, приходилось заносить на носилках. В первую очередь поили чаем, чтобы согреть <…>. Некоторые умирали в дороге от вокзала до больницы (расстояние – три километра). <…>

Питание по тому времени было достаточным. Давалась двойная порция по сравнению с порцией обычных больных, добавляли продукты с подсобного хозяйства: картофель, капусту, молоко. Лекарств было мало, но таким больным отпускали в первую очередь.

Мест в больнице уже не хватало, приходилось развертывать дополнительные койки, и все равно это не спасало. Размещали на диванах, на носилках, дети лежали по двое на кроватях. Выписывали местных больных, которых можно было лечить дома. Не хватало оборудования, белья. Прачкам приходилось работать от зари до зари. Медсестры и санитарки задерживались на смене на 2–3 часа. Постоянно работали два врача (остальных в первые месяцы войны взяли в армию), посылали к нам на два-три месяца и врачей из других мест.

В больнице замерз водопровод. Воду носили из колодца метров за двести-триста. Этой воды хватало только для чая и приготовления пищи. Кончились дрова, приходилось два-три раза в день ездить в лес заготовлять их. Обратилась в руководящие органы, там ответили: «Вы голова, сами и размышляйте». Но потом все-таки дали вторую лошадь, и с дровами дело несколько наладилось.

Больные поступали вшивые. Санпропускника не было, и на строительство его ушло бы два-три месяца. Как быть? Решили ежедневно топить баню. Отправляли туда на носилках 7-10 человек и мыли. А санпропускник все же построили. Всех бед, которые обрушились, не перечислить. И в такое время на фронт взяли еще несколько медсестер. Нагрузка на персонал была непосильная. С врачом Верой Петровной Фосфоровой решили устроить что-то вроде курсов. Собрали десять девушек и прочитали несколько лекций по уходу за