Черепаший вальс - Катрин Панколь

Жизнь слишком тяжела для дебютантов. Гэри чересчур высоко задрал планку, справиться с Шарлоттой Брэдсберри будет не так-то просто.

Она взяла с тарелки последний кусок сыра, не спеша съела. Потом вдруг опомнилась и налетела на себя с упреками: с какой это стати она решила пожирать сэндвичи посреди ночи? Сотни калорий во время сна перейдут в жировые отложения на ягодицах и бедрах. Из-за этой Шарлотты Брэдсберри она превратится в сардельку.

Она побежала в туалет, сунула два пальца в рот и вытошнила сэндвич. Она ненавидела так делать — и никогда, собственно, не делала, — но это был крайний случай. Если она решила биться со своей огугленной противницей не на жизнь, а на смерть, на ней не должно быть ни жиринки. Она спустила воду и посмотрела, как кусочки сыра крутятся в воде. Надо срочно почистить унитаз, если она не хочет, чтобы Ли Мэй турнула ее с квартиры, ткнув пальцем в желтое пятно на белой эмали.

Живу с маниакально чистоплотной китаезой в двух комнатах без лифта среди пластмассовой мебели, а между тем…

Она запретила себе думать об этом. Такие мысли — сплошной негатив. Крайне вредно для психики. Но вот позитивная мысль: Шарлотта Брэдсберри — старуха, она скоро увянет. Шарлотта Брэдсберри — идол, а с постерами не спят. У Шарлотты Брэдсберри в венах течет древняя голубая кровь, значит, она может стать носительницей наследственных болезней. У Шарлотты Брэдсберри дурацкое имя, которое звучит, как название дешевого шоколада. Гэри нравился только горький шоколад, 71 процент какао как минимум. Шарлотта Брэдсберри принадлежит всем: у нее 132 457 упоминаний в Инете. Вскоре на горизонте моды взойдет новая звезда, и Шарлотту Брэдсберри повесят в шкаф.

И вообще, была ли такая Шарлотта Брэдсберри?

Она улеглась на пол, сделала несколько упражнений. Посчитала до ста. Встала, вытерла пот со лба. Как он мог влюбиться в эту Google Girl[114], он, такой независимый, такой одинокий, такой враждебный ко всякой помпе и модным штучкам. Что произошло? Он меняется. Он ищет себя. Он еще молод, вздохнула она, пока чистила зубы, забыв, что он старше ее на год.

И вновь легла, гневная и грустная.

Так странно быть грустной! Я вообще раньше когда-нибудь испытывала грусть? Она рылась в памяти, но не могла вспомнить это чувство, эту тепловатую, слегка тошнотворную смесь отчаянья, беспомощности и печали. Ни ярости, ни бури. Грусть… даже слово звучит как-то неприятно. Как хруст. И к тому же она непродуктивна. Видимо, к ней быстро привыкаешь. Моя мать привыкла. Вот уж не хочу быть похожей на мою мать!

Она потушила настольную лампу под дешевым розовым абажуром, который накрыла красным платком, чтобы свет был поприятнее, и заставила себя думать об успехе ее дефиле. Необходимо, чтобы все прошло успешно: они берут семьдесят из тысячи. Я должна выиграть. Не терять ориентиров. I’m the best, I’m the best, I’m a fashion queen[115]. Через две недели я, Гортензия Кортес, поднимусь на подиум с моими «творениями», поскольку эта девка, Шарлотта Брэдсберри, ничего не творит, она паразитирует на духе времени. Она в восторге распахнула глаза. А ведь правда! Когда-нибудь ее забудут, а на мое имя поиск в «Гугле» даст 132 457 результатов или даже больше!

Она задрожала от радости, натянула одеяло до подбородка, смакуя свой реванш. Потом тихо вскрикнула: Шарлотта Брэдсберри! Она будет там в день показа! В первом ряду, в своих безупречных шмотках, со своими безупречными ногами, безупречной статью, капризной гримаской и огромными черными очками! Дефиле школы Святого Мартина — одно из главных событий года.

И он будет с ней. Он будет сидеть с ней в первом ряду.

Кошмар начался снова.

Новый кошмар…

В поезде «Евростар», несущем ее в Лондон, Жозефина вновь и вновь переживала последние события. Она сбежала из Парижа от сестры и матери. Зоэ уехала к подруге готовиться к экзамену: «Я хочу получить “отлично”, а с Эммой мы вместе вкалываем». Ей настолько не улыбалось остаться в огромной квартире вдвоем с Ирис, что она быстренько отправилась в трансагентство и купила билет до Лондона. Дю Геклена она отдала на это время Ифигении и быстренько собрала сумку, сославшись на коллоквиум в Лионе об условиях жизни дворянства в средневековой деревне, который будет проводить местная исследовательница двенадцатого века мадам Элизабет Сиро.

— Она выпустила потрясающую книгу «Красивое и крепкое жилище» в издательстве «Пикар». Это буквально энциклопедический труд.

— А… — пробормотала Ирис.

— Хочешь знать, о чем там речь?

Ирис подавила зевок.

— Это и впрямь оригинально, ты знаешь, потому что раньше интересовались только крепостями, а она пытается воссоздать повседневную жизнь, обычные дома. Долгое время их игнорировали, но сейчас наконец стали отдавать себе отчет в том, насколько высок их археологический потенциал. Они сохранили структуры той эпохи, системы подачи воды, уборные, очаги. Это удивительно, потому что в домах, которые на вид абсолютно заурядны, можно снять накладной потолок, прозондировать стены и обнаружить средневековые фрески. Такие дома — они как русские матрешки, в них по очереди появляются разные эпохи и в самой глубине находится средневековое ядро, это просто гениально!

Она была готова пересказать ей всю книгу, лишь бы сделать свою ложь более правдоподобной.

Ирис больше не задавала вопросов.

Ничего она не сказала и потом, отдавая сестре почту. В почте было письмо от Антуана. Присланное из Лиона. Зоэ показала письмо матери. Опять тот же текст, поживаю неплохо, восстанавливаю здоровье, думаю о моих маленьких любимых девочках, вскоре вас увижу, работаю как вол, все для вас. «Он приближается, мам, он в Лионе!» — «Да, но в письме он об этом даже не говорит». — «Наверное, хочет сделать нам сюрприз». Значит, он уехал из Парижа. Я должна проверить свои баллы на карточке «Интермарше» и уж на этот раз поинтересоваться, какие были сделаны покупки.

Четыре дня в одиночестве! Инкогнито! Через три часа она ступит на перрон вокзала Сент-Панкрас. Три часа! В двенадцатом веке понадобилось бы три дня, чтобы пересечь Ла-Манш на корабле. Три дня, чтобы доехать до Авиньона верхом, если мчаться во весь опор, останавливаясь лишь затем, чтобы сменить коня. В противном случае дорога занимала десять дней. Все идет так быстро, у меня кружится голова. Иногда ей хотелось остановить время, закричать караул, спрятаться в свою скорлупу.

Жозефина никого не предупредила о своем приезде. Ни Гортензию, ни Ширли, ни Филиппа. По совету своего английского издателя она сняла комнату в прелестном отеле в Холланд-парке, в одном из кварталов Кенсингтона. Она ехала навстречу приключениям.

Одна, одна, одна, — пели колеса. Покой, покой, покой, — отвечала она им в такт. Англия, Англия, Англия, — пели колеса. Франция, Франция, Франция, — скандировала Жозефина, пролетая поля и леса, которые так часто топтала английская армия во время Столетней войны. Англичане спокойно мотались из страны в страну. Они чувствовали себя во Франции как дома. Эдуард III разговаривал только по-французски. Королевские письма с указами, переписка королев, религиозные трактаты, разговоры аристократии, судебные акты, завещания — все было на французском или на латыни. Генри Гросмонт, герцог Ланкастерский, английский противник Дю Геклена, написал книгу на французском! И когда Дю Геклен общался с ним, он не нуждался в переводчике. Понятие Родины не было так значимо. Люди принадлежали определенному сеньору в определенной области. Дрались за то, чтобы соблюдались права сеньора, но смеялись над теми, кто носил цвета короля Франции и Англии, и некоторые солдаты переходили с одной службы на другую — лишь бы побольше платили. А вот Дю Геклен всю жизнь оставался верен французскому королевству, и никакие сундуки с золотом не заставили бы его стать изменником.