Черепаший вальс - Катрин Панколь

— Вот оно как! Превосходно! По крайней мере все теперь прояснилось. Ты выплеснула всю клевету, все ужасы, ты обвинила во всех своих прошлых неудачах ту, которая дала тебе жизнь, которая билась за то, чтобы дать тебе образование, чтобы ты ни в чем не нуждалась… Ты удовлетворена?

Жозефина почувствовала себя выжатой как лимон. Она плакала навзрыд. Ей было восемь лет, и она глотала соленую воду слез, как ту морскую воду. Мать смотрела на нее, пожав плечами и морща длинный нос в гримасе отвращения перед тем, что, вероятно, про себя считала постыдным выплеском тошнотворных эмоций.

Она плакала долго, долго, и мать не протянула к ней руку, чтобы утешить. Ирис вернулась, сказала: «Ничего себе… ну у вас и видок!» Они поужинали на кухне, беседуя о повсеместном разгильдяйстве, о неуклонном росте преступности, о климате, который с каждым годом все хуже, и о низком качестве современных товаров.

Вечером в постели Жозефине по-прежнему казалось, что ей душно. Она задыхалась. Она села на кровати, ловя ртом воздух, воздуха не хватало, волны тоски навалились на нее и давили, давили. Нужно что-то изменить в моей жизни. Так больше не может продолжаться. Нужен свет, нужна надежда. Она пошла в ванную, плеснула холодной водой на опухшие веки, посмотрела на заплаканное лицо. Где-то в глубине глаз таилась искорка жизни. Нет, это не взгляд жертвы, решила Жозефина. И не взгляд покойницы. Она долгое время думала, что все в ней умерло, что она мертва. Ничего она не мертва. Люди всегда считают, что каждое их горе смертельно. Они забывают, что горе — это тоже часть жизни.

Ее отъезд скорее напоминал бегство — она спасала свою шкуру. Позвонила английскому издателю и укатила в Лондон.

Жозефина услышала объявление о том, что поезд въезжает в туннель.

Три четверти часа под Ла-Маншем. Три четверти часа во тьме. Пассажиры дрожали и обсуждали свои ощущения. А Жозефина улыбалась — она-то как раз решилась выйти из темного туннеля.

Отель назывался «Джулис» и находился на Портленд-роуд, 135. Маленький отель, «nice and cosy»[116], как охарактеризовал его издатель Эдвард Тандлфорд. «Надеюсь, он не безумно дорогой», — стеснительно пробормотала Жозефина. «Полно, мадам Кортес, вы моя гостья, я счастлив вас принять, я в восторге от вашей книги и горд, что буду ее публиковать».

Он был прав. «Джулис» напоминал английскую бонбоньерку. На первом этаже находился ресторанчик с ярким интерьером, на втором — десяток бежево-розовых комнат: ковры с цветочным орнаментом, уютные, как варежки, занавески. В книге постояльцев отметились Гвинет Пэлтроу, Робби Уильямс, Наоми Кемпбелл, U2[117]в полном составе, Колин Ферт, Кейт Мосс, Вэл Килмер, Кайли Миноуг и еще многие, которых Жозефина просто не знала. Она растянулась на кровати, накрытой красным стеганым одеялом, и подумала, что жизнь прекрасна. Хорошо бы закрыться в этой шикарной комнате и никуда не выходить. Заказать в номер чай с тостами, варенье, нырнуть в старинную ванну с ножками в виде дельфинчиков и расслабиться. Использовать такой случай. Пересчитывать пальцы на ногах, валяться на кровати, укрывшись с головой, придумывать истории, прислушиваясь к шуму из соседних комнат, представляя себе ссоры и встречи, объятия и ругань.

А далеко ли отсюда живет Филипп? Дурацкая ситуация: у нее есть его номер телефона, но нет адреса. Лондон всегда казался ей таким огромным городом, что она боялась в нем потеряться. Она ни разу не попыталась разобраться в его географии. Я могу спросить у Ширли, где он живет, и пойти побродить вокруг. Она едва не расхохоталась. Ну и на кого я буду похожа? Нет, прежде нужно увидеться с Гортензией. Мистер Тандлфорд сказал, что здесь ходит девяносто четвертый автобус, который отвезет ее прямо на Пикадилли.

— Там как раз школа, где учится моя дочь!

— Ну вот, ехать недалеко и дорога приятная, через парк.

В первый вечер она осталась в номере, поела, глядя на роскошный сад, на тяжелые розы, клонящиеся к окнам, прошлась босиком по темному паркету ванной, погрузилась в душистую воду. Она попробовала все мыла, все шампуни, кондиционеры, кремы для тела, гоммажи и бальзамы, а когда кожа стала нежной, розовой и сияющей, скользнула под одеяло и застыла, рассматривая узоры на деревянном потолке. Правильно я сделала, что приехала сюда, меня тут будто заново придумали, обновили. Старая Жози осталась в Париже. Завтра я сделаю Гортензии сюрприз, встречу ее после занятий. Буду сидеть в коридоре и высматривать ее высокий силуэт в толпе. Мое сердце будет биться сильнее при виде каждой золотистой гривы, и я не подойду к ней, если она будет не одна, чтобы не смущать. Занятия начинаются утром, в полдень я буду на посту.

Встреча, правда, произошла вовсе не так, как намечалось. В три минуты первого Жозефина уже стояла в просторном холле школы Святого Мартина. Студенты выходили с тяжелыми папками в руках, болтали на ходу, прощались, хлопая друг друга по плечам. Гортензии не было видно. К часу, не обнаружив дочери, Жозефина подошла к окошку приемной и спросила у полной негритянки, знает ли она Гортензию Кортес и если знает, то в котором часу она обычно заканчивает занятия.

— Вы родственница? — спросила женщина, с подозрением взглянув на нее.

— Я ее мать.

— А-а… — удивленно протянула женщина.

В ее взгляде она прочла то же удивление, какое раньше читала во взглядах людей, во взглядах других мамаш, принимавших ее за няню. Словно априори не могло быть родственной связи между ней и Гортензией.

Она отошла на шаг и смущенно повторила:

— Я ее мать, я приехала из Парижа, чтобы с ней повидаться, и хотела сделать ей сюрприз.

— Она скоро появится, ее занятия заканчиваются в час пятнадцать… — ответила женщина, сверившись с журналом.

— Ну, тогда я подожду…

Она села на серый пластмассовый стул и почувствовала себя тоже какой-то серой. Ей стало страшно. Может, это была не очень хорошая идея с сюрпризом? Взгляд женщины оживил в ней давние воспоминания о неодобрительных взглядах Гортензии на ее одежду, когда Жозефина забирала ее из школы, о небольшой дистанции, которую та держала, шагая чуть поодаль от матери, о безнадежных вздохах дочери, когда она задерживалась поболтать с продавщицей: «Когда ты перестанешь быть любезной со ВСЕМИ! Как же меня раздражает эта твоя манера! Можно подумать, все эти люди — наши друзья!»

Она уже готова была уйти, когда Гортензия появилась в холле. Одна. Выпрямленные волосы схвачены черной повязкой. Бледная. Насупленная. Явно пытается решить серьезную задачу. Не обращает внимания на парня, который бежит за ней, протягивая какой-то листок. Листок этот она тут же уронила.

— Девочка моя… — прошептала Жозефина, выходя ей навстречу.

— Мама! Как я рада тебя видеть!

Вид у нее был и правда довольный, и Жозефина вознеслась на небеса от счастья. Она предложила ей понести стопку книг, которую Гортензия тащила в руках.