Книги крови. I–III - Клайв Баркер

Это движение его отрезвило. Он выпрямился, хрустнув позвонками, не до конца уверенный, что это зашевелился камень, а не задергался глаз. Затем уперся в валун подошвой ботинка и надавил. Да, он шатался в могиле. Томас слишком устал для того, чтобы улыбнуться, но он чувствовал, что почти победил. Достал этого говнюка.

Дождь начал расходиться, его струи приятно омывали лицо. Томас еще несколько раз копнул вокруг камня, чтобы как следует его расшатать: он одолеет паршивца. «Посмотрим, – приговаривал он. – Посмотрим». В третий раз лопата вонзилась глубже, чем до этого, и, кажется, пробила пузырь газа под камнем – желтоватое облако, пахшее настолько дурно, что он отступил от дыры, пытаясь вдохнуть немного свежего воздуха. У него не вышло. Он лишь сплюнул полный рот мокроты, прочищая горло и легкие. Что бы ни лежало под камнем – а, судя по вони, это был труп, – оно успело хорошенько прогнить.

Он заставил себя вернуться к работе, стараясь дышать ртом, а не носом. Голова плыла, словно мозг распух и уперся в черепную коробку, намереваясь вырваться из нее.

– В жопу иди, – сказал Томас, еще раз вбивая лопату под камень. Спина болела так, будто грозила сломаться. На правой ладони саднила мозоль. На руку сел овод – Томас не отмахнулся, и тот вдоволь напился его крови.

– Давай. Давай. Давай! – Он последний раз вонзил в землю лопату, даже не осознав этого.

А потом камень начал переворачиваться.

Томас его даже не коснулся. Камень толкали изнутри. Он потянулся к лопате, все еще загнанной под валун. Его вдруг накрыла ревность: это была его лопата, его часть, и он не хотел, чтобы она оставалась у дыры. Не теперь, когда камень дрожал так, словно под ним собирался взорваться гейзер. Не теперь, когда воздух пожелтел, а его мозг распух, как кабачок в августе.

Он с силой потянул лопату. Та не поддалась.

Он выругался и взялся за черенок обеими руками, держа их на ладонь выше места, где начиналась дыра, и вновь потянул – из-под двигавшегося все быстрее камня брызнули дождем земля, вши и галька.

Томас еще раз – снова безрезультатно – рванул лопату. Он непрестанно оценивал свое положение. Работа его измотала; все, чего он хотел, – вытащить из дыры лопату, свою лопату, и убраться отсюда к чертям.

Камень трясся, но не отпускал лопату, а в голове Томаса прочно засела мысль о том, чтобы забрать ее, прежде чем уйти. Лишь когда она снова окажется в его руках, в целости и сохранности, он пойдет навстречу своему нутру и побежит.

Земля под ногами начала осыпаться. Камень скатился с могилы, словно был легким, как перышко – кажется, его сдуло второе облако газа, еще отвратительнее первого. В этот же миг в дыре показалась лопата, и Томас увидел то, что ее удерживало.

Но это уже не имело совершенно никакого смысла.

Лопату держала рука, живая рука, такая широкая, что она без труда обхватывала полотно.

Томас хорошо знал о таком. Сыплющаяся земля, рука, вонь. Знал из кошмаров, которые слушал, сидя на коленях у отца.

Он и хотел бы теперь отпустить лопату, но его сила воли угасла. Все, что он мог, – подчиняться приказам из-под земли, выть, пока не порвались связки и не треснули сухожилия.

Король Мозготряс, сидевший под тонкой земной коркой, потянул воздух, казавшийся эфиром для его притупленных чувств. Его замутило от удовольствия. Всего в нескольких дюймах лежало, как на ладони, королевство. После стольких лет, после нескончаемого удушья ему в глаза вновь бил свет, а язык ласкал вкус человеческого ужаса. Он высунул наружу голову – в черных волосах кишели черви, под кожей черепа копошились крошечные красные пауки.

Эти пауки докучали ему сотню лет, впиваясь в его плоть, и ему не терпелось их оттуда выдавить. Тяни, тяни, приказал он человеку, и Томас Гарроу тянул, пока в его жалком теле не иссякли силы, и Мозготряс дюйм за дюймом восставал из могилы в саване, исписанном молитвами.

Так долго прижимавший его к земле камень исчез, и он с легкостью поднялся, сбрасывая с себя могильную землю, словно змея – чешую. Он был гол. Плечи – в два раза шире мужских; тощие, испещренные шрамами руки гораздо сильнее человеческих. Его конечности наливались кровью, будто крылья бабочки, питая его воскресшее тело. Его длинные смертоносные пальцы, набираясь сил, ритмично рвали когтями землю.

Замерший Томас Гарроу просто смотрел на него. Он был полон одного лишь благоговения. Страх – для тех, у кого еще есть шанс остаться в живых; у него этого шанса не было.

Мозготряс полностью вылез из могилы. Впервые за долгие столетия он смог выпрямиться. Когда он вытянулся в полный рост, став на ярд выше шестифутового Гарроу, с него полетели комья влажной земли.

Томас Гарроу стоял в тени Короля Мозготряса, все еще не в силах оторвать глаз от зияющей бреши, из которой тот поднялся. Он до сих пор сжимал в правой руке лопату. Мозготряс за волосы поднял его над землей. Кожа треснула под весом тела, и Мозготряс взял Гарроу за шею, легко обхватив ее широкой ладонью.

От волос побежали по лицу капли крови, и это чувство отрезвило Гарроу. Он знал о неотвратимости смерти. Он посмотрел на свои бесполезно свисающие ноги, потом поднял взгляд и заглянул прямо в жестокое лицо Мозготряса.

Оно было огромным, как полная луна, огромным и желтым. Но у этой луны были глаза, горящие на мертвенно-бледном, покрытом рытвинами лице. Больше всего эти глаза напоминали раны, словно кто-то вырезал их на лице Мозготряса и вставил в каждое отверстие по мерцающей свече.

Величина этой луны околдовала Гарроу. Он переводил взгляд с одного глаза на другой, потом на влажные прорези, заменявшие Мозготрясу нос, и наконец – с детским восторгом – на рот. Господи, этот рот. Такой широкий, такой бездонный, что каждый раз, когда он открывался, казалось, будто он делит лицо надвое. Это была последняя мысль Томаса Гарроу. Что луна разделилась надвое и падает с неба ему на голову.

Потом Мозготряс перевернул тело вниз головой, как всегда делал с убитыми врагами, и сперва бросил в дыру голову Томаса, хороня его в той же могиле, в которой его праотцы хотели навеки похоронить самого Мозготряса.

К тому времени, как над Зилом разразилась буря, Мозготряс был уже в миле от Трехакрового поля, прятался в амбаре Николсонов. В деревне никто не отвлекался от работы – ни в дождь, ни в вёдро. Счастье в неведении. Кассандры здесь не было, а гороскоп недельной «Газетт» точно не предвещал внезапные смерти Близнецам, троим Львам, Стрельцу и другим знакам зодиака в следующие несколько дней.

Вместе с грозой полил и дождь, крупные прохладные капли очень скоро обернулись ливнем, сравнимым по свирепости с муссонным. Лишь когда сточные канавы заполнились водой, люди начали расходиться по домам.

На строительной площадке встал, попав под второй за два дня душ, экскаватор, небрежно ровнявший задний двор Ронни Мильтона. Его водитель посчитал ливень сигналом к отступлению и ушел в барак обсуждать скаковых лошадей и женщин.

В дверях почтового отделения смотрели, как заполняются водой дренажные канавы, трое местных – они досадовали, что такое происходит во время дождя постоянно и что через полчаса в нижней части Шоссе будет целое озеро такой глубины, что можно будет на лодке плавать.