Генерал Ермолов - Владимир Лесин

На коронацию приехать не удалось…

В начале февраля 1826 года в Тавриз, где находилась резиденция наследника персидского престола, пришло искажённое известие о событиях 14 декабря в Петербурге. Принц Аббас-мирза понял, что там после смерти императора Александра якобы началась вооружённая борьба за власть между великими князьями Константином и Николаем. Он тут же обратился к шаху с предложением воспользоваться междоусобицей в России и немедленно открыть военные действия против неё с целью возвращения кавказских провинций с мусульманским населением, утраченных по условиям Гюлистанского мира.

Фетх-Али шах колебался. Зато принц Аббас-мирза, ещё не получив согласия отца, приступил к сосредоточению армии вторжения на границе России. Нерешительность повелителя персиян объясняется, по-видимому, тем, что недавно он получил сообщение из Петербурга о назначении князя Александра Сергеевича Меншикова чрезвычайным послом в Тегеран и, возможно, надеялся встретить в нём более сговорчивого оппонента, чем Ермолов, который сам начертал границы своих владений на Кавказе с учётом достигнутых соглашений и сам охранял их.

На Меншикова были возложены задачи: по пути в Тегеран определить состояние Кавказского корпуса, вручить шаху и наследнику царские грамоты с уведомлением о вступлении на российский престол нового императора и войти с ними в переговоры по вопросу о границе между двумя государствами, снова поднятому персидской стороной. При этом послу вменялось в обязанность обратить особое внимание на поведение Ермолова: не будет ли чинить «преднамеренных препятствий» или высказывать «ложных взглядов на дело».

Из секретной инструкции, данной Меншикову, видно, что в лице Ермолова верховная власть ожидала встретить серьёзного противника своей политике на Кавказе. В основе оппозиционности Ермолова, по их мнению, может лежать: во-первых, желание войны, чтобы прославиться, или ошибочное представление о российских интересах на Кавказе; во-вторых, давняя личная неприязнь генерала к наследнику персидского престола Аббас-мирзе; в-третьих, чувство самолюбия, оскорблённое назначением князя Меншикова для завершения дела, начатого им ещё десять лет назад.

Император Николай I, провожая Меншикова в Тифлис, наставлял его:

— Слушай, Меншиков, встретишься с Ермоловым, ради Бога, не дай ему понять, что я прислал к нему дядьку в твоём лице; постарайся выведать, почему он предпочитает свою систему обороны той, которую предлагаю я.

Извещая Фетх-Али-шаха и принца Аббаса о своём вступлении на престол, император Николай заверял их, что намерен свято придерживаться прежней политики, направленной на сохранение мира и доброго согласия между двумя странами, и выражал надежду, что и усилия шаха будут направлены на достижение той же цели.

7 марта 1826 года князь Меншиков прибыл в станицу Червлёную, где встретился с главнокомандующим. Здесь, пишет академик Дубровин, «сошлись два человека, одарённые блестящими умственными способностями, оба острые на язык и один хитрее другого».

Согласно высочайшей инструкции князь Меншиков должен был вызвать генерала Ермолова на откровенный разговор об основных принципах внешней политики правительства на Востоке и о событиях, имевших место в Петербурге 14 декабря минувшего года. Это — две предписанные темы для обсуждения. Ну а дальше уж как Бог подскажет.

— Рад встречи с вами, Алексей Петрович! Я князь Меншиков Александр Сергеевич.

— Да уж знаю, знаю, ваше сиятельство; милости прошу, — сказал Ермолов и пригласил гостя к столу.

— Алексей Петрович, как живёте в этакой глуши?

— Который месяц уже живу в прегнусной татарской деревне, в скуке несноснейшей. Меня привели сюда беспорядки, бывшие здесь ещё в прошлом году. Но такова, по-видимому, судьба моя: стоит мне появиться, — не без гордости поведал Алексей Петрович Александру Сергеевичу, — как мятежники за благо почитают выполнить мои требования, чем противиться. Думаю, со временем привыкнут повиноваться без принуждения. Впрочем, и сейчас уже не прозвучало ни одного выстрела. А тишина-то какая стоит вокруг, послушайте.

В Петербурге считают меня человеком крутым и даже жестоким. Вопреки такому мнению, я отношусь к горцам с кротостью, в чём, надеюсь, князь, вы убедитесь сами.

Что это я всё о себе, да о себе. Расскажите-ка, князь, какая беда привела вас на Кавказ? — прикинулся совершенно неосведомлённым Ермолов.

— Не скрою, Алексей Петрович, прислан я сюда, чтобы донести до вас волю его величества Николая Павловича.

— В чём же состоит она, воля его величества Николая Павловича? — поинтересовался Ермолов.

— Непременная воля государя нашего состоит в поддержании мира на Кавказе, доброго согласия и дружественных отношений с Персиею и, следовательно, в устранении всего того, что могло бы заставить её предполагать, что Россия стремится к расширению своей территории за счёт соседей. Кроме того, желание мира обусловлено нашими отношениями с Турцией, которые, несомненно, ухудшатся, если последует разрыв с тегеранским двором.

— Так! А ещё что вам поручено сказать мне, генерал-майор? — спросил Ермолов гостя.

— Мне поручено передать вам, Алексей Петрович, что общественное мнение упрекает вас в том, что вы из личной ненависти к наследному принцу Аббасу обостряете отношения с Персией, на что обратил внимание ещё покойный государь Александр Павлович. А ныне царствующий император, не делая выводов из прошлого и не предрешая будущего, обещает ожидать фактов, чтобы на их основе составлять своё мнение.

Что касается моего назначения, то я еду в Тегеран на место Мазаровича, который оставил свой пост. Его величество, провожая меня, выразил уверенность, что вы будете рады отправлению экстраординарного посольства в Персию, чтобы таким образом восстановить прерванные с ней сношения.

— Да, ваше сиятельство, я рад безмерно.

Александр Сергеевич умолчал о том, как Николай Павлович просил его не говорить генералу Ермолову, что он пока не вошёл в курс дел и потому не имеет определённого мнения относительно всего, что происходит в стране, над которой Проведение вручило ему неограниченную власть. При этом государь был убеждён, что среди его подданных вряд ли найдётся хоть один человек, способный действовать не в духе высочайших предначертаний, о чём просил намекнуть Алексею Петровичу. Наместник намёк понял и, как бы спохватившись, спросил:

— Александр Сергеевич, расскажите, что произошло в Петербурге 14 декабря прошлого года? Что вам известно?

— Подробности будут известны по окончании следствия. Сейчас же могу сказать лишь о том, что касается лично вас, Алексей Петрович. Эти сведения, правда, в виде слухов, я получил буквально перед отъездом на Кавказ.

Меншиков рассказал о том, как единодушно общественное мнение осуждает заговорщиков. Ермолов усомнился в этом, но промолчал.

— Говорят, что адъютант ваш (?) полностью скомпрометирован, что Якубович и Кюхельбекер, которые, как говорят, пользовались вашим покровительством, также обвиняются: первый в покушении на жизнь покойного ныне государя Александра Благословенного, второй — на великого князя Михаила Павловича. Да и про вас, Алексей Петрович, говорят Бог весть что. Но его величество просил меня обнадёжить вас, что он не придаёт этим слухам никакого значения.