Хороший, плохой, неживой - Ким Харрисон

Он улыбнулся, показав зубы чуть больше, длиннее.

– Она в тебя вцепилась как в способ уйти от будущего,которое я для нее предусмотрел. Она думала, ты найдешь для нее способ непотерять душу, когда она умрет. – Сдержанным движением он покачал головой,и свет блеснул на гладкой лысине. – Невозможно, но она не поверила бы.

Я проглотила слюну, сжала кулаки, чувствуя, как начисто уходитчувство, будто меня предали. Она его использовала, а не подчинялась егоуказаниям.

– А она знает, что ты убивал этих колдунов? –прошептала я с замиранием сердца: а вдруг она знала – и не сказала мне?

– Нет, – ответил Пискари. – Я уверен, что онаподозревает, но мой интерес к тебе вызван более старой причиной, не относящийсяк Каламаковским поискам Святого Грааля – то есть колдунов лей-линий.

Я сдерживалась, чтобы не посмотреть на руки, сжимающиегорловину сумки у меня на коленях. Потянуться за флаконом не было возможности.

Если дело не в этом, зачем Пискари нужна моя смерть?

– Это наверняка дорого стоило ее гордости – прийти комне, умоляя о милости, когда ты пережила нападение демона. Она была такогорчена! Трудно быть молодым. Я лучше ее понимаю, что это значит – хотетьвидеть рядом с собой равного. И я еще больше рад был ее баловать, как толькопонял, что она меня использует без моего ведома. Поэтому я оставил тебя в живых– на случай, если она прервет свой пост и овладеет тобой полностью. Сделать тебяее тенью – это был иронический выверт, который мне нравился. Она обещала, но язнал, что она лжет. И даже при этом я готов был мириться, если только она будетдержать тебя подальше от Каламака.

– Но я же не лей-линейщица, – сказала я тихо,чтобы голос не дрогнул. Я вообще могла говорить беззвучно, и он быуслышал. – Почему тогда?

Он не дышал с той минуты, как перестал говорить. Носками ногон опирался на пол. Икры напряжены. Почти, подумала я, сдвигая пальцы кгорловине сумки. Он почти готов. Чего он ждет?

– Ты дочь своего отца, – сказал он, и кожа вокругего глаз натянулась. – Трент – сын своего отца. Порознь вы – мелкаядокука. Вместе… вместе вы можете стать проблемой.

У меня перед глазами все поплыло, потом зрение вернулось,когда я встретила его взгляд и поняла, что на лице у меня написан ужас.Фотография моего отца и отца Трента рядом с желтым лагерным автобусом. Пискариубил их. Это был он.

У меня кровь сильно и тяжело забилась в висках. Телотребовало что-нибудь сделать, но я сидела, зная, что на мое движение он ответитсвоим.

Он пожал плечами – рассчитанное движение, которое отвлекломои глаза на блеск янтарной кожи под халатом.

– Они слишком близко подошли к решению эльфийскойзагадки, – сказал он, наблюдая за моей реакцией.

Я сохранила бесстрастное лицо, и это дало ему понять, что ятоже знаю драгоценный секрет Трента. Очевидно, так и надо было сделать.

– Я не хочу, чтобы вы выяснили, докуда онидобрались, – добавил он, зондируя.

Я ничего не сказала. В животе у меня перекатывался ком.Пискари их убил. Отец Трента и мой были друзьями. Они вместе работали. Работалипротив Пискари.

Пискари стал неподвижен:

– Он тебя уже посылал в безвременье?

Я со страхом в глубине души глянула на него. Вот оно.Вопрос, на который он хочет услышать ответ, один из многих, чтобы я не знала,какой. И как только я на него отвечу, я перестану жить.

– У меня нет привычки нарушать конфиденциальностьработы с клиентами, – сказала я пересохшим ртом.

Его холодная бесстрастность дала трещину, он задышал. Едвазаметно, но это было.

– Посылал. Ты нашла ее? – спросил он, удержавсебя, чтобы не податься вперед. – Достаточно сохранная, чтобы прочесть?

Ее? Что прочесть?

Я ничего не сказала, отчаянно желая скрыть бьющийся в шеепульс, но хотя у него глаза почернели, моя кровь его не интересовала. И этобыло слишком страшно, чтобы в это поверить. Я не знала, что отвечать. «Да» –это будет спасение или гибель?

Он нахмурился, рассматривая меня в течение долгой-долгойсекунды, а я слушала стук собственного сердца, и пот выступил у меня наладонях.

– Я не могу истолковать твое молчание, – сказал оннесколько раздраженно.

Я вдохнула.

Пискари бросился.

Адреналин больно ударил в кровь. Я в дикой паникеоттолкнулась от стола и упала назад вместе со стулом.

Пискари отшвырнул стол с дороги – он перевернулся набок, имоя нетронутая чашка кофе оставила на белом ковре фантастический узор.

Я отползала спиной вперед, босые ноги проскальзывали покафелю, поскрипывая. Пальцы нашли ковер, я вцепилась в него, перекатилась ибросилась прочь.

Он схватил меня за руку, я дико завизжала, вцепилась в негокогтями – он глазом не моргнул. С бесстрастным лицом он провел ногтем по моейправой руке, следуя ходу голубой вены. Палец оставил огненный след, распарываякожу, а потом – ощущение блаженства. Молчаливо и яростно я пыталасьосвободиться, а он держал мое запястье, недвижный, как дерево. Выступила кровь,и я почувствовала растущий во мне пузырь безумия. Нет, только не это, не могуя, чтобы меня снова растерзал вампир!

Он посмотрел на мою кровь, потом мне в глаза. И свободнойрукой размазал кровь у меня по коже.

– Нет! – заорала я.

Он выпустил мою руку, я рухнула на ковер, дыша тяжело иотрывисто, ползком попятилась. Кое-как встав на ноги, с гудящим в ушахадреналином, я направилась к лифту.

Пискари дернул меня обратно.

– Сукин сын! – крикнула я. – Пусти меня, нелезь!

Он дал мне пощечину, от которой у меня искры из глазпосыпались.

Я съежилась у его ног, тяжело дыша, а он стоял надо мной,держа в руке амулет, и мазал его моей кровью. Амулет засветился красным. Руку Пискариобернуло красным туманом, и он еще дальше отпихнул упавший стул на вырезанныйкругом ковер. Я подняла голову, взглянула из-под волос – узор плиток на полуобразовывал идеальный круг: круг голубых плиток вокруг белого камня, однимкуском мрамора. Круг вызова.

– Господи, помоги! – шепнула я, поняв, что сейчасбудет, когда Пискари бросил амулет точно в центр круга. У меня на глазахэнергия безвременья выплеснулась защитным пузырем. От ощущения силы другогоколдуна у меня загудела кожа, будто зажглась от крови. Пискари готовилсявызвать своего демона.

Пискари поднес руку ко рту слизать остатки моей крови – идернулся.

– Святая вода? – Его бесстрастное лицо скривилосьмимолетной гримасой отвращения. Полой халата он стер с себя мою кровь, тольколадонь осталась слегка красноватой. – Такой ерундой мне можно разве чтослегка досадить. И не тешь себя иллюзиями, я не собираюсь тебя кусать. Ты мнедаже не нравишься, зато тебе было бы приятно. Вместо этого ты умрешь медленно имучительно.