Хороший, плохой, неживой - Ким Харрисон

– Я не буду… не буду… – тяжело дышал он, и японяла, что он балансирует на грани чего-то большего. Меня пробрала дрожь,когда он ласковыми зубами провел по моей шее. Неразличимый шепот струился в моимысли, обращаясь к чувствам. – Скажи «да», любимая, – просил он, инастойчивое обещание слышалось в этом низком, чарующем голосе. – Скажи, любимая,скажи… дай мне и это тоже.

У меня подкашивались ноги, прохладные зубы перебирали моюкожу снова и снова, пробуя, маня. А руки твердо держали меня за плечи. Хотелали я этого? С горячими от навернувшихся слез глазами я созналась себе, что ужене знаю. Куда меня не могла заманить Айви, заманил Кистен. Я только молилась,чтобы Кистен не ощутил этого в моих пальцах, вцепившихся в его руки, будто впоследнюю соломинку, удерживающую меня в здравом уме на краю времен.

– Тебе надо услышать «да»? – шепнула я и самауслышала в своем голосе страсть.

Лучше мне умереть здесь с Кистеном, чем в страхе с Пискари.

Прозвенел звонок лифта, и двери открылись. По лодыжкамповеял холодный воздух, с болезненной резкостью я вернулась к реальности.Слишком поздно, я слишком долго мешкала.

– Флакон у меня? – спросила я одними губами, ещеиграя короткими волосами над ямочкой у него на шее.

Я чувствовала на себе его тяжесть, а запах кожи и шелкатеперь будет для меня всегда означать Кистена. Мне не хотелось шевелиться. Нехотелось выходить из лифта.

У Киста билось сердце, я услышала, как он сглотнул.

– У тебя в сумочке, – выдохнул он.

– Вот и хорошо.

Я сжала зубы, крепче ухватила его за волосы, отдернула егоголову назад и ударила вверх коленом.

Кист отпрянул, ударился в противоположную стену, кабиназатряслась. Черт, я промахнулась.

Запыхавшийся и взъерошенный, он выпрямился и пощупал ребра.

– Быстрее надо двигаться, ведьма.

Откинув волосы с глаз, он жестом пропустил меня вперед. Наподгибающихся коленях я вышла из лифта.

Дневное обиталище Пискари было совсем не таким, как яожидала увидеть.

Выйдя из лифта, я завертела головой из стороны в сторону,рассматривая все вокруг. Потолки были высокие – футов десять, не меньше, белыемежду мягкими складками полотнищ ткани, выкрашенных в основные цвета. Широкиеарочные проемы вели в столь же просторные соседние залы. Интимный уют обиталищаплейбоя в сочетании с каким-то музейным духом. Я секунду потратила на поисклей-линии и не нашла, что неудивительно: слишком глубоко я была под землей.

Мои ботинки ступали по роскошному серовато-белому ковру.Мебель была подобрана со вкусом, и кое-где попадались подсвеченные предметыискусства. Портьеры от пола до потолка через равные интервалы создавалииллюзию, что за ними прячутся окна. Между ними стояли книжные шкафы с книгамиза стеклом, и каждый том казался старше, чем Поворот. Нику бы это понравилось,и я успела подумать: хорошо бы он видел мою записку. Первые намеки на возможныйуспех придали моей походке уверенности, которой она не заслуживала. Но может, сфлаконом Кистена и запиской Нику я сумею как-нибудь ускользнуть от смерти.

Двери лифта закрылись. Я обернулась и отметила, что здесь небыло кнопки, чтобы снова их открыть. И лестницы здесь тоже не было – значит,она вела куда-то в другое место. Сердце у меня резко стукнуло и снова забилосьровно. Ускользнуть от смерти? Ну-ну.

– Сними ботинки, – велел Кист.

Я наклонила голову, решив, что ослышалась.

– Что?

– Они грязные. – Он смотрел только мне на ноги,все еще раскрасневшийся. – Сними.

Я глянула на лежащий под ногами белый ковер. Он хочет, чтобыя убила Пискари, но тревожится, как бы я не измазала ботинками ковер?

Состроив гримасу, я сняла ботинки и оставила их возле лифта.Не верила я в его надежды, придется мне умирать босиком.

Но ковер под ногами был приятен на ощупь, и я пошла заКистеном, стараясь не нащупывать в сумке флакон, который, как сказал Кист, тамлежал. Сам Кист снова напрягся, выставив челюсть, и очень помрачнел – совсем нетот победительный вампир, который чуть не заставил меня капитулировать. Вид унего был ревнивый и обиженный. В точности как у любовника, который получилотставку.

Дай мне это, – звучало у меня в памяти, и я не моглаунять дрожь. Интересно, просил ли он Пискари точно так же, зная, что проситкрови. И еще мне было интересно, что взятие крови значит для Кистена: случайнуюсвязь или нечто большее.

Приглушенный звук уличного движения отвлек мое внимание откартины, на которой, похоже, Пискари и Линдберг пили пиво в английском пабе.Шагая медленно, чтобы скрыть хромоту, Кистен ввел меня в подземную гостиную. Идальнем ее конце имелся выложенный кафелем уголок для завтрака, а перед ним –убей меня Бог! – окно второго этажа, выходящее на реку. Пискари блаженствовалза небольшим плетеным из проволоки столиком прямо в центре этого круглогопространства, окруженного ковром. Я знала, что мы под землей, и это не окно, авсего лишь видеоэкран, но чертовски было на окно похоже.

Небо светлело с наступающим рассветом, бросая блики на серуюреку. Небоскребы Цинциннати темнели силуэтами на фоне светлеющего неба. Отколесных пароходов поднимался дым – там разводили пары, готовясь к первой волнетуристов. Воскресный трафик был неплотен, и шум отдельных проезжающихавтомобилей терялся за стуком, звонами, грохотом, неведомо откуда доносящимисяокликами, создающими городской фон. Вода рябила под бризом, и у меня волосышевелились в такт порывам ветра. Пораженная последней деталью, я подняла головуи стала осматривать потолок, пока не заметила отдушину. Где-то вдали прогуделасирена.

– Получаешь удовольствие, Кист? – спросил Пискари,отвлекая мое внимание от бегуна с собакой на дорожке вдоль реки.

Кист покраснел, даже шея побагровела, и склонил голову.

– Я хотел понять, о чем говорила Айви, – промямлилон, и вид у него был как у мальчишки, которого поймали за поцелуями с соседскойдевчонкой.

Пискари улыбнулся:

– Правда, потрясающе? Оставить ее вот так,непривязанной – это очень, очень забавно, пока она не попытается тебя убить. Новедь это и есть самое интересное?

Ко мне стало возвращаться напряжение. Пискари выгляделнепринужденно, сидя в легком темно-синем шелковом халате на одном из двухметаллических плетеных стульев от того же стола. В руке у него была сложеннаяутренняя газета. Сочный цвет халата идеально гармонировал с янтарной кожей.Из-под стола виднелись босые ноги – длинные и худые, того же медового отлива,что и лысина. От этого неглиже я встревожилась еще сильнее. Вот только этогомне и не хватало.

– Красивое окно, – сказала я, думая, что онолучше, чем у этой жабы Трента. Он бы мог сам всем этим заняться, если бы сталдействовать, когда я ему сказала, что Пискари и есть убийца. Мужчины всеодинаковы: получить что можешь бесплатно, а про остальное наврать.