Божьи воины - Анджей Сапковский

— Знаю, — прервал Малевольт, — что начнется в любой момент.Я прислушивался к вашим разговорам, глядел в ваши глаза, когда вы говорили овойне. Я всем сердцем за революцию и за анархию, всей душой поддерживаюдвижение и перемены. Однако не рискну принять личное участие в этом процессе. Вреволюционной борьбе за изменения изменяешься сам. Необходима большая сила,чтобы сдержаться, не превратиться в... Во что-то, во что превращаться неследует. Я не уверен в своих силах и самоконтроле. Поэтому предпочитаю отойти всторонку. Баста! Но вам... Тебе... Желаю успеха. Прощай, Рейневан.

Мамун покинул их, но кое-что от себя оставил. Спустянесколько дней Рейневан увидел Самсона Медка, разучивающего на гумне удары итычки гёдендагом, окованной фламандской палкой. Самсон и Малевольт, пришедшиесяпо душе друг другу, часами резались в карты и кости, так что гёдендаг мог бытьвыигрышем в игре. Мог это быть и подарок, презент на прощание.

Рейневан не спрашивал.

В день святого Винцентия, праздника почитаемого в Силезиисопокровителя вроцлавского кафедрального собора, в Гдземеж явился голиардТибальд Раабе. Похоже, он обошел всех своих информаторов, потому что наконецпривез вести из Чехии. Колин, сказал он, наконец капитулировал. Послевосьмидесяти четырех дней осады, во вторник перед святым Фомой, пан ДзивишБожек из Милетинка сдал город при условии свободного выхода гарнизона. Прокопусловие принял. Он устал от осады. И планировал другое.

— Прокоп, — докладывал голиард, — уже мобилизует Табор,сирот и пражан. Рейд в Венгрию — верняк.

Тибальд уехал снова. Его не было очень долго, до самоговоскресенья Invocavit[206], когда он вернулся. С новымисведениями. Как и ожидалось, войско под командованием Прокопа и Ярослава изБуковины ударило на Угерский Брод, а оттуда на мадьярские земли. Были захваченыи сожжены одна за другой Сеница, Скалица, Орешаны, Модра, Пезинок и Юр, а вПопельную среду, восемнадцатого января, чехи подошли к самому Пресбургу,пустили с дымом пригороды и все окружающие села. С телегами, полными трофеев,двинулись в обратный путь. Прошли, вызывая ужас у жителей, мимо Трнавы и НовогоМяста над Вагом. Никто не отважился преградить им дорогу или вступить с ними вбой.

— А в Мораву, — многозначительно продолжал Тибальд, — темвременем прибыли из Чехии сильные подкрепления. Боевые отряды из Нимбурка,Сланого, Уничева и Бжеслава.

— Стало быть, — свергнул зубами Бисклаврет, — очередь заСилезией.

— Пришло наше время, — кратко заметил Дроссельбарт. —Готовимся.

— Готовимся, — эхом повторил Урбан Горн.

Они готовились. Днями и ночами сидели над картами,планировали. Бисклаврет и Жехорс выехали, взяв с собой вьючных лошадей, и черездва дня вернулись с грузом, большим и побрякивающим. На глаз в нем былонесколько десятков гривен.

Рейневан снова съездил в Белую Церковь, но и на этот разЮтты в монастыре на застал. Получалось, что зима снова разлучила только чтосоединившихся любовников.

Продолжался Великий пост. Прошел святой Матвей,заканчивающий зиму. Поговорка не солгала. Зима кончалась, у нее уже не было силсопротивляться дальше. Тронутые теплым южным ветром снега растаяли, из-под нихвыглянули белые колокольчики подснежников. В воздухе запахло весной.

С ветром и ароматом вернулся Тибальд Раабе. Увидев егоприближение, они поняли: началось.

— Началось, — подтвердил, сверкнув глазами, голиард. —Началось, господа! Прокоп ударил! В масленицу перешел границу Опавскогокняжества.

— Значит, война.

— Война, — как эхо повторил Урбан Горн. — Deus pro nobis![207]

— А если с нами Бог, — глухо договорил Дроссельбарт, — токто же против нас?

Ветер дул с юга.

в которой в Силезию вступает Табор, Рейневан начинаетдиверсионную деятельность, а князь Болько Волошек замахивается на колесницуистории.

На встречу с Табором отправились Рейневан, Урбан Горн иЖехорс. Бисклаврет и Дроссельбарт поехали к Глухолазам и Нисе, чтобы заниматьсячерной пропагандой и сеять панику. Шарлей и Самсон должны были присоединитьсяпозже.

Вначале ехали трактом на Рачибуж, по Краковской дороге.Однако вскоре, за Прудником, начались неприятности — дорогу полностью запрудилибеженцы. В основном из-под Озоблоги и Глубчиц, откуда, как с тревогой в глазахутверждали беженцы, гуситов уже видно. Путаные, рваные сообщения говорили осожжении Остравы, разграблении и уничтожении Гуквальдов. Об окружении Опавы.Гуситы, бормотали дрожащими голосами беглецы, идут жуткой силой, тьмойневидимой. Слыша это, Жехорс по-волчьи щерился. Пришло его время. Время сольныхномеров черной пропаганды.

— Идут гуситы! — крикнул он проходящим мимо беженцам,изменяя голос так, чтобы в нем звучала паника. — Жуткая сила! Двадцать тысячвооруженного люда! Идут, жгут, убивают! Бегите, люди! Смерть близится! Они ужездесь, здесь! Их уже видно. Сорок тысяч гуситов! Никакая сила их не удержит!

Вслед за беженцами и их телегами, перегруженными пожитками,на дорогах появилась армия. Явно тоже бегущая. Рыцари, копейщики и стрелки сдостаточно угрюмыми минами слушали сообщения о надвигающихся пятидесяти тысячахгуситов, сведения, выкрикиваемые искусственно паническим голосом и плотнонафаршированные перевранными либо полностью выдуманными цитатами изАпокалипсиса и книг пророков.

— Идут гуситы! Сто тысяч! Горе нам, горе!

— Хватит, — проворчал Горн. — Притормози малость. Перебор —вреден.

Жехорс притормозил. Впрочем, уже некого было агитировать,дорога опустела. А спустя некоторое время они заметили два совершенноодинаковых столба черного дыма, вздымающихся высоко в небо из-за стены леса.

— Новая Цереквия и Кетж, — указал головой один из последнихбеженцев, едущий вместе с женой и монахом-миноритом на телеге, полной имуществаи детей. — Уже вторые сутки горят. Там, наверно, кучи побитых людей лежат...

— Это кара Божья, — сказал Жехорс. — Бегите, люди, дапобыстрее! И подальше. Потому как, истинно глаголю вам, будет как нападениетому лет двести: дойдут вороги аж до Легницы. Так нас Бог карает. За грехисвященников.

— Это что ж вы говорите?! — возмутился монах. — Какие грехи?У вас что, разум помешался? Не слушайте его, братья! Это ложный пророк! Илипредатель!

— Бегите, добрые люди, бегите! — Жехорс подогнал коня, ноеще повернулся в седле. — А монахам и попам не верьте! И воду в пригородах непейте! Епископ вроцлавский приказал колодцы травить!

* * *