Бен-Гур - Льюис Уоллес

Покрытое шрамами лицо гиганта расплылось в улыбке, когда воображение нарисовало ему такую райскую жизнь.

– Хорошо, сойдемся на четырех тысячах, – продолжал Бен-Гур, – к тому же то, что ты должен будешь сделать за эти деньги, не замарает тебе руки кровью, Тор. Послушай меня. Разве не суждено мне было бы лежать сейчас так, как лежит твой друг?

– Я бы сказал, что он – яблоко с того же самого дерева.

– Что ж, если я надену его тунику, а его переоденем в мою одежду и мы с тобой уйдем отсюда вдвоем, оставив его здесь, разве ты не сможешь получить свои сестерции от Мессалы? Тебе надо будет всего лишь убедить его, что я мертв.

Тор расхохотался до слез.

– Ха-ха-ха! Никогда еще десять тысяч сестерциев не доставались мне так просто. А винный погребок около Колизея! И все это за невинную ложь, без всякой крови! Ха-ха-ха! Дай мне пожать твою руку, о сын Аррия! За дело, и – ха-ха-ха! – если ты когда-нибудь попадешь в Рим, не забудь заглянуть в погребок Тора Норманна. Клянусь бородой Одина, я угощу тебя самым лучшим вином, даже если бы мне пришлось до этого подсунуть цезарю какое-нибудь пойло!

Они снова пожали друг другу руки и принялись переодевать мертвеца. Затем договорились, что четыре тысячи сестерциев будут доставлены Тору этим вечером. Когда все было закончено, гигант постучал в дверь, которая тут же распахнулась на его стук. Выйдя из атрия, он завернул с Бен-Гуром в одну из комнат, где молодой человек завершил свое превращение, надев одежду мертвого кулачного бойца. Они расстались в Омфалусе.

– Обязательно загляни в мой погребок у Колизея, о сын Аррия! Ха-ха-ха! Клянусь бородой Одина, никогда еще богатство не доставалось так легко! Да хранят тебя боги!

Выходя из атрия, Бен-Гур бросил последний взгляд на мирмидонянина, лежавшего в еврейском одеянии, и остался удовлетворен. Сходство было потрясающим. Если Тор сделает все так, как они договорились, то тайна будет погребена навечно.

Вечером, в доме Симонидиса, Бен-Гур рассказал купцу обо всем, что произошло во дворце Айдерне. Они решили, что спустя несколько дней купец заявит об исчезновении сына Аррия и инициирует его розыски. Одновременно об этом будет доведено до сведения Максентия. Затем, если тайна не раскроется, было решено оставить Мессалу и Грата в покое, с тем чтобы Бен-Гур смог, ничего не опасаясь, перебраться в Иерусалим и начать поиски своих пропавших родных.

Прощаясь с Бен-Гуром, Симонидис в кресле выехал на террасу над рекой и там по-отечески пожелал счастливого пути и благословил молодого человека. Есфирь проводила его до лестницы.

– Если я найду свою мать, Есфирь, тебе надо будет перебраться к ней в Иерусалим и стать сестрой Тирце.

С этими словами он поцеловал ее.

Был ли это просто прощальный поцелуй?

Переправившись через реку там, где было обусловлено с Илдеримом, он нашел в условленном месте араба, который должен был служить ему проводником. Рядом паслись оседланные кони.

– Вот этот – твой, – сказал араб.

Бен-Гур всмотрелся и узнал Альдебарана, самого быстрого и красивого из сыновей Миры. Вспомнив, что после Сириуса это был любимый конь старого шейха, он понял все значение этого подарка.

Лежавший в атрии труп был обнаружен и похоронен на следующий день. А уже в полдень из города отправился гонец с письмом, в котором Мессала извещал Грата, что Бен-Гур мертв – на этот раз уже без всяких сомнений.

Некоторое время спустя неподалеку от Колизея открылся винный погребок, вывеска на двери которого гласила: «ТОР НОРМАНН».

И это Смерть? А кто те двое?

Подруга этой леди – Смерть?

Кожа ее бела, как проказа,

Ночному кошмару подобна она,

От вида ее стынет кровь в жилах.

Наш рассказ уносится теперь на тридцать дней вперед с того вечера, когда Бен-Гур покинул Антиохию и отправился в пустыню с шейхом Илдеримом.

С тех пор произошла огромная перемена – огромная по крайней мере для судьбы нашего героя. Преемником Валерия Грата стал Понтий Пилат!

Надо заметить, что смещение это стоило Симонидису пять талантов римскими монетами, переданными из рук в руки Сеяну, императорскому фавориту, который тогда был в зените своего влияния. Проделано это было с целью помочь Бен-Гуру в его поисках родных в Иерусалиме и его окрестностях, а именно – отвлечь от него возможное внимание чересчур хорошо осведомленного о нем прокуратора. На эти цели верный слуга пустил суммы, выигранные у Друза и его присных, которые, проигравшись в пух и прах, сразу же стали заклятыми врагами Мессалы, чей отказ от уплаты своего проигрыша все еще обсуждался в Риме.

Прошло сравнительно немного времени, но евреи уже поняли, что смена правителей не принесла им ничего хорошего.

Когорты, посланные на укрепление гарнизона, расквартированного в Антониевой башне, вступили в город поздно вечером. На следующее утро первым, что увидели жители окружавших башню кварталов, были военные значки, вывешенные на стенах древней крепости, перемежающиеся с бюстами императора и римскими орлами. Множество народу тут же бросилось в Кесарею, где находилась резиденция Пилата, и принялось заклинать его убрать подальше эти отвратительные изображения. Пять дней и ночей они толпились у ворот его дворца; наконец он согласился встретиться с ними в цирке. Когда все собрались, римские солдаты окружили их. Вместо того чтобы оказать сопротивление, евреи выразили готовность пожертвовать своими жизнями, и этим победили. Пилат велел вернуть все символы имперской власти обратно в Кесарею, где более осторожный Грат хранил их все одиннадцать лет своего правления.

Самые худшие из людей иногда меняют гнев на милость; так однажды поступил и Пилат. Он приказал провести проверку тюрем Иудеи и составить списки людей, находящихся в заключении, с перечнем тех преступлений, которые они совершили. Без всякого сомнения, двигало им то же соображение, что и всяким только что назначенным чиновником, – страх принять на себя ответственность за возможные несправедливости своего предшественника. Но народ воспринял эту меру с надеждой на лучшее, и страсти временно улеглись. Однако в результате открылись ужасные вещи. Из темниц вышли сотни людей, против которых не было выдвинуто вообще никаких обвинений; увидели свет множество тех, кого долгие годы считали умершими; но еще более удивительным оказалось то, что обнаружились тюрьмы, не только неизвестные населению, но забытые и самими властями. С одним таким случаем, происшедшим, странно сказать, в Иерусалиме, нам и предстоит познакомиться.

Антониева башня, занимавшая две трети священной территории холма Мориа, была построена македонянами в качестве замка. Впоследствии Иоанн Гирканец превратил замок в крепость, прикрывающую Храм, считавшуюся в его дни совершенно неприступной. Тем не менее во времена правления Ирода стены крепости были дополнительно укреплены, а внутри возведены строения, необходимые для управления, которое, по его мнению, должно было стать вечным: различные службы, казармы, арсеналы, лавки, цистерны для воды и, наконец, тюрьмы всех режимов. Он велел стесать часть скалы, служившей основанием холма, и, вырубив в граните углубления, возвел великолепную колоннаду, соединив ею весь комплекс строений с Храмом. Стоя у подножия этой колоннады, можно было обозревать как на ладони все внутренние дворы и дворики священного здания. В таком состоянии башня и перешла в конце концов из рук Ирода в руки римлян, которые сразу же оценили мощь и преимущества ее расположения и не преминули ими воспользоваться. В годы правления Грата она служила в качестве гарнизонной крепости и подземной тюрьмы, одно упоминание о которой наводило ужас на всех заговорщиков. Горе, когда римские когорты выходили из ее ворот подавлять непокорных! Горе тем, кого вводили в ее ворота солдаты с копьями в руках!