Последние из Валуа - Анри де Кок

– Несчастная!

– О, замолчи!.. Если ты и вытащила из меня мой секрет, Екатерина, не злоупотребляй этим, чтобы попытаться вернуть меня на путь истинный… Я не могу больше бороться со своими чувствами… О, если б ты знала, сестра, как он прекрасен, – тот, кого я люблю!.. Лучше умереть, чем отказаться от его любви! Лучше быть с ним в аду, чем в раю – без него!

Екатерина вздрогнула, посмотрев на сестру, но испытала не испуг, не ужас, но невольное восхищение.

Разве не любила и она тоже, и разве не был ее любимый самым прекрасным из мужчин? Могла ли она проклинать чувства, которые испытывала сама?

Ее рука нашла руку Жанны и крепко пожала.

– Ступай, – сказала она, – ступай, я тебя прощаю. Прощаю, тем более что, быть может, сама нуждаюсь в твоем прощении.

– Что ты хочешь этим сказать? – изумилась Жанна.

Екатерина хотела ответить, и легко могло статься, что слово, готовое сорваться с ее уст, раскрыло бы все тайные замыслы Филиппа де Гастина, но в эту минуту в конце аллеи показалась мадемуазель Женевьева д’Аджасет.

– Прощай! – сказала Жанна.

– Прощай! – повторила Екатерина.

И, обнявшись в последний раз, они прошептали одна другой:

– Молись обо мне!

– О, Боже!.. – воскликнула Женевьева, изобразив сконфуженность. – Вы здесь разговаривали, а я, верно, помешала…

– Нет, нет! – живо возразила Жанна. – Мы уже закончили. Уже полдень, я должна идти – королева, видно, уже меня спохватилась.

Подруги проводили ее до ворот монастыря.

– Ну, так зачем приходила твоя сестра? – полюбопытствовала Женевьева, как только Жанна скрылась из виду.

– О, моя дорогая, она тоже любит!

– Да ну! И кого же?

– О, она не назвала мне его имя… Но, насколько я смогла понять, она готова пойти ради него на любые жертвы… Она собирается уехать… покинуть Париж… быть может, даже Францию… вместе с ним.

– Неужели?

Нужно здесь заметить, дабы не выставлять мадемуазель д’Аджасет одиозным персонажем, что она даже и не подозревала, что сестры влюблены в одного и того же мужчину. Довольно уже и того, что, по просьбе своего кузена, графа де Шатовилена, Женевьева намеренно сбивала подругу с пути истинного, даже не подозревая, что под цветами в той пропасти, к краю которой она подталкивала Екатерину, скрывается кровь! Кровь и бесчестье! Так что она была абсолютно искренна, когда радостно воскликнула:

– Стало быть, твоя сестра тоже влюблена? И готова на все ради своей любви? Что ж, дорогая малышка, вот ты и убедилась, что будешь сильно не права, если сама не пойдешь на те жертвы, которые может потребовать от тебя твоя собственная любовь!

Екатерина нашла это рассуждение весьма здравым. Дурной пример, как известно, заразителен!

Весь этот день и день следующий показались Екатерине бесконечно долгими, хотя она только тем и занималась, что читала и перечитывала записку Карло Базаччо, комментирую каждую строчку, каждую фразу. Особенно ее беспокоила концовка: «Я на коленах буду умолять вас решить навсегда мою судьбу… и вашу!

– О чем же все-таки он хочет меня попросить? – говорила она Женевьеве.

– Вот уж не знаю, – отвечала та. – Завтра будет видно.

И это завтра наконец настало; пробил условленный час. Деревенский колокол призвал к всенощной, и все сестры отправились молиться в часовню, в то время как Екатерина и Женевьева поспешили в назначенную для рокового свидания липовую аллею.

– Как попадет сюда шевалье? – недоумевала Екатерина. – Неужели он сможет пробраться в сад незамеченным?

– Моя дорогая, – отвечала на это замечание Женевьева, – тот, кто любит, способен на все что угодно.

Ей следовало бы добавить: «Когда располагает всеми необходимыми средствами».

А Филипп де Гастин, как мы знаем, таковыми располагал.

Сад Монмартрского аббатства был обнесен очень высокой стеной, но какой бы высокой она ни была, разве нельзя ее преодолеть при помощи лестницы?

Филиппа сопровождали двенадцать человек. Четверо несли паланкин. Шестеро, вооруженные до зубов, наблюдали за окрестностями. Еще двое перебрасывали и закрепляли лестницу – веревочную лестницу.

Когда Екатерина и Женевьева подошли к аллее, Филипп был уже там. Нетрудно представить себе эмоции Екатерины, воссоединившейся наконец, после двухнедельной разлуки, с предметом ее обожания!

О, она не скрывала своего счастья! А ведь есть кокетки, которые умеют сохранять самообладание в подобных обстоятельствах! Бедняжка кинулась в его объятия и жарким поцелуем доказала всю свою любовь.

Сердце Филиппа забилось сильнее; ему и хотелось бы остановить удар, который должен был поразить это нежное, деликатное создание, но его ждал Альбрицци. Все уже в этот вечер было приготовлено для полной и сокрушительной мести барону дез Адре.

Дез Адре, пока что потерявшему лишь своего бастарда и одного из слуг. Оставалось ранить барона прямо в сердце, поразив разом всех его законных детей, его настоящую кровь – его сыновей и дочерей!

Полноте! Разве дез Адре проявил жалость к добродетели Бланш де Ла Мюр? К молодости ее братьев? К слезам ее матери? К седым волосам ее отца?

Жребий был брошен! Слезы радости, которые проливала в этот момент Екатерина, через несколько часов должны были превратиться в слезы отчаяния?

– Дорогая Екатерина, – промолвил Филипп, – вы уже, конечно, догадались о том, чего я желаю от вашей любви?.. Завтра я вынужден буду покинуть Париж, дабы вернуться в Италию… Вы ведь уедете со мной, правда?.. Да, вы последуете за мной, иначе я умру прямо здесь, у ваших ног!..

Она колебалась. Ангел-хранитель продиктовал ей такой ответ:

– Но я ведь не принадлежу больше себе!.. Я принадлежу Богу!

Женевьева д’Аджасет, улыбнувшись, пожала плечами.

– У меня есть влиятельные друзья в Риме, – продолжал Филипп. – Они попросят святого отца снять с вас данный вами обет. Вы станете моей женой, Екатерина!

– Вашей… женой! – пролепетала монахиня.

– Ну да, его женой! – воскликнула Женевьева. – Не понимаю, о чем можно жалеть, когда выходишь замуж за богатого и красивого дворянина, которого обожаешь!

– Женевьева!..

– Конечно, ты его обожаешь!.. Ты же не станешь отрицать, что умерла бы с горя, если б шевалье Базаччо оставил тебя?

– Милая Екатерина!

Филипп тянул ее за собой, Женевьева – ее злой ангел – подталкивала.

Екатерина бросила последний взгляд на монастырь и, тяжело вздохнув, прошептала:

– Поедемте же! – шепнула она. – И да простит меня Бог!

Увы, Бог ее не простил!

Филипп и девушки быстро добрались до того места, где через стену была перекинута лестница.