Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман - Тамим Ансари

Такого рода упрощения порождены благими намерениями, но с ними далеко не уедешь.

С другой стороны, от либеральных мусульман в Штатах я часто слышу: джихад, мол, означает всего лишь «стараться быть хорошим человеком», и только ксенофобы, ненавидящие мусульман, могут воображать, что этот термин имеет какое-то отношение к насилию. Они стараются не замечать того, что означало слово «джихад» для мусульман на протяжении истории, начиная с времен Пророка Мухаммеда. Любому, кто уверяет, что джихад никак не связан с насилием, стоит вспомнить: древнейшие мусульмане «джихадом» именовали войну. А тем, кто утверждает, что древние мусульмане думали так, но мы, современные, должны выработать для «джихада» (и для других сторон ислама) совершенно новые определения, необходимо вначале одолеть учение, сложившееся на протяжении столетий, в которое мусульмане твердо верят: Коран, жизнь и деяния Мухаммеда, жизнь, деяния и речения его товарищей по первой мусульманской общине были откровением воли Божьей на Земле, и ни один смертный не в силах улучшить законы и обычаи тех времен и мест. Это учение заставляет всех мусульманских реформаторов начинать с того, что они, мол, не предлагают ничего нового, а только восстанавливают изначальное значение старого. Им приходится отрицать любое движение вперед и вместо этого настаивать, что они возвращаются к чистому, незапятнанному прошлому. Мусульманским мыслителям необходимо вырваться из этой ловушки.

Модернистский египетский богослов шейх Мухаммед Абдо написал несколько прославленных книг, в которых показывал, что в Коране предсказаны естественные науки и предписаны некоторые (но не все) современные общественные ценности. Цитируя Писание, он доказывает, что Коран предпочитает многоженству моногамный брак. Звучит довольно убедительно, однако ясно видно, что он сначала пришел к мысли о преимуществе моногамии, а затем уже начал искать ей подтверждения в Коране. Для самого этого заключения Коран ему не потребовался. Вопрос в том, откуда же явилось это заключение. Не от того ли, что богослов применил к глубочайшим вопросам человеческой жизни рациональное мышление?

Роль женщины в обществе – несомненно, точка серьезнейших разногласий между Западом и исламским миром, проблема, крайне нуждающаяся в интеллектуальном исследовании и деконструкции. Любое общество в любую эпоху понимало, что такая мощная и трудно управляемая сила, как сексуальность, способна разрушать социальную гармонию, и искало различные способы обуздать эту силу. Разногласие между исламской и западной культурами состоит не в том, надо ли угнетать женщин, как это часто объясняют на Западе. Благонамеренные люди с обеих сторон согласны, что никого не надо угнетать. И невозможно отрицать, что во многих мусульманских странах женщины тяжко страдают от репрессивных законов. Но необходимо понимать: принцип, за который выступают мусульмане – это не «право» угнетать женщин. Вот суть их позиции: за века своей истории мусульманский мир пришел к мысли, что общество должно быть разделено на мужскую и женскую «половины» и точки соприкосновения между ними должны находиться исключительно в частной сфере, дабы полностью исключить фактор сексуальности из публичной жизни общины.

И, должен сказать, я не представляю себе общество, в котором некоторые граждане считают, что весь мир должен быть разделен на мужскую и женскую половины, а другие полагают, что оба пола должны сосуществовать в одной социальной реальности, где мужчины и женщины ходят по одним улицам, делают покупки в одних магазинах, едят в одних ресторанах, занимаются в одних аудиториях, выполняют одну и ту же работу. Тут либо одно, либо другое – но не то и другое сразу! Я, со своей точки зрения, не вижу, как могут мусульмане жить на Западе, подчиняясь законам и обычаям западного общества, если для них мир разделен надвое, и как люди с Запада могут жить в исламском мире (не гостить, а жить постоянно), не отказываясь от своего взгляда на необходимость постоянного общения полов.

Я не предлагаю ответов – лишь задаю вопросы. И хочу сказать, что над этими вопросами мусульманским интеллектуалам стоит задуматься. Да они это уже и делают. Одно из самых смелых отклонений от ортодоксальной исламской доктрины возникло в Иране в те два десятилетия, когда эта страна изгнала американцев и объявила о своем культурном суверенитете. Там несколько анонимных авторов начали развивать мысль, что каждое поколение имеет право трактовать шариат по-своему, без оглядки на накопленные толкования прежних поколений религиозных ученых. Эта идея, как и другие ей подобные, вызвала преследования. О преследованиях сообщили на Западе; там в этом увидели очередное подтверждение того, что Иран – не демократическое государство. Но меня поразило то, что в мусульманском мире вообще возникла и прозвучала подобная мысль. И я задумался: случайно ли это произошло там, где мусульмане «закрылись» от внешнего мира и на несколько десятилетий получили возможность разбираться не с Западом, а с самими собой?

Но после Одиннадцатого Сентября администрация Буша усилила давление на Иран, и перед лицом этой внешней угрозы идеи, в которых чувствовался «западный душок», утратили всякую привлекательность: теперь от них несло предательством. Преследовать их больше не требовалось – они и так утратили всякую популярность в обществе, которое повернулось к консерватизму и выбрало главой государства ультранационалиста Ахмадинежада.

Между исламским миром и Западом немало неразрешенных вопросов, немало причин для дискуссий и даже для ожесточенных споров. Однако никакой внятный спор невозможен, пока обе стороны не пользуются одними и теми же терминами и не вкладывают в них один и тот же смысл – иначе говоря, пока обе стороны не действуют в одном понятийном поле или, по крайней мере, не понимают, каким понятийным полем пользуется другая сторона. Изучения множества нарративов мировой истории, возможно, поможет нам развить эту способность.

Все любят демократию – особенно лично для себя; но ислам – не против демократии, он просто в другом понятийном поле. В рамках этого понятийного поля возможны и демократия, и тирания, и еще множество состояний между ними.

В этом смысле ислам не противостоит ни христианству, ни иудаизму. У ислама, если взять его именно как систему религиозных верований, гораздо больше точек соприкосновения, чем различий, с христианством и еще больше с иудаизмом: стоит взглянуть на систему пищевых запретов, гигиенических и сексуальных предписаний в ортодоксальном иудаизме, и мы обнаружим почти такой же список в ортодоксальном исламе. Как заметил однажды пакистанский писатель Экбаль Ахмад, вплоть до недавних столетий уместнее было говорить об иудео-мусульманской, чем об иудео-христианской культуре.

Однако представление об исламе как «еще обо одной религии», в одном ряду с христианством, иудаизмом, индуизмом, буддизмом и т. п., уводит на ложный путь. Конечно, это верно: ислам – религия, такая же, как и остальные, определенный набор верований и практик, относящихся к этике, морали, Богу, Вселенной и человечеству. Но столь же уместно рассматривать ислам в одном ряду с такими явлениями, как коммунизм, парламентская демократия, фашизм и так далее, поскольку ислам – еще и социальный проект, комплекс идей о том, как следует вести политические и экономические дела, и целый свод уголовных и гражданских законов.