Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

В первый раз за свою долгую жизнь Киприан Хлесль убегал от опасности.

Мироздание было создано таким образом, что противоположности притягиваются. Однако это не касается венца творения, человека. Вацлав уже не раз замечал, что притягиваются друг к другу, скорее, схожие характеры, и особенно это касается одинаково извращенных, злых душ.

Опустившиеся, одичавшие создания, обитавшие на территории бывшего доминиканского монастыря в Эгере, после короткой беседы приняли Каменного Йоханнеса и его людей как долго отсутствовавших братьев. Вацлаву удалось убедить помешанного, что магистр ордена розенкрейцеров с радостью заплатит за них выкуп. Магистр ордена знает Вацлава, и он либо действительно заплатит, либо освободит его вместе с собратьями – во всяком случае, Вацлав так считал, пока они не прибыли в Эгер и не увидели, что город не сильно отличается от военного лагеря. Он пал духом, когда посланные Каменным Йоханнесом эмиссары возвратились с сообщением, что комтурство ордена опустело, а магистра нигде не видно. Йоханнес выслушал новости с задумчивым видом и отправился в разрушенный город искать место, где они могли бы расквартироваться так, чтобы не сразу броситься в глаза солдатам и не оказаться насильно призванными на воинскую службу. Он нашел путь к старому монастырю, как мухи находят путь к трупу.

Монахов согнали во внутреннюю часть полуразрушенного главного здания. Они все еще были впятером: брат Честмир и брат Роберт остались в Графенвёре, два мертвых тела, с которых мародеры стянули не только рясы, но и сапоги, и сорвали нательные кресты с шей. Вацлав никак не мог воспрепятствовать этому: он был слишком занят тем, чтобы не позволить пристрелить на месте, как собаку, брата Тадеаша, получившего пулю в бок. Брат Тадеаш, будто в благодарность за это, отчаянно цеплялся за жизнь, хотя его рана постоянно сочилась и кровоточила, и казалось настоящим чудом, что он вообще перенес форсированный марш из Графенвёра. Если не принимать во внимание вышесказанное и судить здраво (что тяжело давалось Вацлаву из-за гибели двух его собратьев и состояния брата Тадеаша), они удивительно легко отделались. Брат Бонифац, во время бегства Александры бросившийся на одного из нападавших, потерял несколько зубов, и оба глаза у него еще оставались частично заплывшими, но другие монахи уцелели. Если учитывать, что они фактически оказались под перекрестным огнем нескольких мушкетов и пистолетов, это было чудо. Чудо, которое, однако, подтвердило известное мнение, что мушкеты и пистолеты опасны только в руках тех, кто с ними регулярно упражняется. Для созданий, столпившихся вокруг Йоханнеса, чудом было уже то, что они сумели запомнить сложную последовательность действий, необходимых для того, чтобы зарядить старое ружье с фитильным замком.

– Разве вы заслуживаете такого, как Йоханнес? – горделиво спросил безумный атаман мародеров. – Монастырь. Здесь вы должны чувствовать себя как… дома.

Вацлав осмотрелся. Он понял, что их привели в бывшую трапезную. У просторного зала, если не считать окон, имелся один-единственный выход, а окна для бегства не годились. Если из них выпрыгнуть, придется пролететь расстояние, равное трем человеческим ростам, и в результате приземлишься на развалины соседних зданий и переломаешь себе все кости. Трапезную мог охранять только один часовой. У камина лежал перевернутый трон, а рядом с ним – куча грязных тряпок.

– Йоханнес завтра еще раз попробует… ну, с магистром, – заявил Каменный Йоханнес.

– А если опять не выйдет, а, Йоханнес? Что тогда, черт подери? – прорычал один из его людей.

Йоханнес свирепо уставился на него.

– Тогда Йоханнес отдаст монашков солдатам, – ответил он. – Они все протестанты. Они заставят монашков танцевать, да… на виселице.

– Ха-ха-ха! Слушайте, народ, это ж у наших черных друзей, может, даже в первый раз в жизни встанет!

– Что ты несешь, эти похотливые толстяки постоянно шалят друг с другом!

– Нет, они каждую ночь сами с собой забавляются!

– Ха-ха-ха – ну, тогда они точно почувствуют себя как дома, когда начнут дергаться и забрызгают себе при этом рясу.

Вацлав встретился взглядом с Йоханнесом.

– Набиваться к солдатам – дело рискованное. Денег они дадут мало, если вообще дадут, и могут невзначай повесить еще парочку – в лучшем случае – других бедных ублюдков, которых, как и вас, завербуют насильно.

– Никто не сможет насильно завербовать Каменного Йоханнеса, – возразил сумасшедший и ответил на взгляд Вацлава. – Йоханнес подождет до завтра, а потом… скормит вас крысам. – Он отвернулся и вышел. Его люди последовали за ним.

– Вы поймали нас только потому, что вам улыбнулось счастье, – крикнул им вслед Вацлав. – Смотрите, не разбазарьте его!

Жителям Графенвёра, забаррикадировавшимся в церкви, тоже улыбнулось счастье. После того как Йоханнес понял, что пытался сообщить ему Вацлав, он изменил свой план и приказал выдвигаться из городка. Пощадили даже обоих мальчиков, которые, плача, сидели рядом с мертвыми родителями, если не считать попытки одного разбойника изнасиловать младшего из детей, пока остальные грабили мертвых монахов. Мальчик кричал, и визжал, и отбивался, и сумел заставить разбойника не подходить слишком близко до тех пор, пока Йоханнес молча не потопал прочь, и его людям не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним и погнать Вацлава и оставшихся в живых бенедиктинцев перед собой. Неудачливый насильник побежал за ними, держа эрегированный член наперевес и удовлетворяя себя на бегу. Ирония ситуации заключалась в том, что именно он недавно шутил о якобы регулярных ночных забавах монахов.

У трапезной давно уже не было двери. Два человека из банды Йоханнеса стали на страже в дверном проеме. Когда Вацлав бросил на них взгляд через плечо, один показал пантомиму – человека, который трепыхается на веревке, а второй сжал кулак перед промежностью и стал быстро дергать им взад-вперед. Оба радостно скалили зубы. Вацлав отвернулся.

– Давайте отведем брата Тадеаша вон к тому креслу, пусть сядет, – предложил он.

– Спасибо, преподобный отче, – охнул брат Тадеаш. – Я хорошо себя чувствую. Я даже чувствую, что у меня прибавилось…

– …отверстий, – закончил один из монахов, но никто не засмеялся.

Вид братьев Честмира и Роберта, неподвижно лежащих на земле и обнаженных, был еще слишком свеж в их памяти.

Они поплелись к камину.

– Жаль, что нет ничего, чем можно было бы растопить камин. Здесь лютый холод, – пробормотал брат Бонифац.

– Может, если сжечь эти старые тряпки, это, по крайней мере, хоть немного… О боже… О, преподобный отче…

Вацлав протиснулся мимо остальных и посмотрел на кучу тряпья на полу. Оттуда на него уставилось чье-то лицо. Трудно было сказать, сколько времени мертвец уже пролежал здесь, так законсервировал его холод: один день или же один месяц. Лицо окрасилось в черный цвет, глаза уже запали в глазницы, и тем не менее было прекрасно видно, как сильно искажены черты лица покойника. Этот человек искупил большую часть своих грехов, прежде чем смог умереть. Одна рука его высохла, как у мумии, на высохший кулак было страшно смотреть. И еще у него не было ног. В здоровой руке он сжимал маленькую бутылочку.