Фотофиниш. Свет гаснет - Найо Марш

Саймон воззрился на него.

— Боже правый! Нет, не приходило. Но вы совершенно правы. Вообще-то… нет, ничего. Но Перри, наш режиссер, ругал нас за эти идиотские суеверия и убеждал не верить им, и все такое.

— В самом деле? Почему?

— Он сам в них совершенно не верит, — сказал Саймон, которому явно было сильно не по себе.

— А кто-нибудь из актеров соблюдает эти суеверия?

— Ну… Нину Гэйторн на этом прямо заклинило.

— Да?

— Перри считает, что это плохо.

— А были какие-то события, которые усиливали эти суеверия?

— Ну… что-то вроде того.

— Что, например?

— Если вы не против, я бы предпочел не вдаваться в детали.

— Почему?

— Мы решили не говорить об этом. Мы пообещали Перри.

— Я попрошу мистера Джея пролить на это свет.

— Да. Только не говорите ему, что это я проболтался, ладно?

— Не скажу.

— Если я вам больше не нужен…

— Думаю, вы можете идти. Позже мы попросим вас подписать показания.

— Понятно. Что ж, спасибо вам, — сказал Саймон и встал. — Вы правда так думаете? Что это невозможно, чтобы я… сделал это?

— Да. Если только не обнаружится какой-нибудь изъян в моей теории, я действительно так думаю.

— Слава богу хотя бы за это, — сказал Саймон. — Доброй ночи.

— Доброй ночи, мистер Мортен.

Он пошел к двери, остановился и заговорил снова.

— Если бы я хотел его убить, — сказал он, — я мог бы ошибиться во время поединка. И потом «очень сожалеть». Понимаете?

— Да, — сказал Аллейн. — Есть и такая вероятность. Спокойной ночи.

Когда Саймон ушел, Фокс сказал:

— Напротив этого можно поставить галочку, а?

— Пока да, Фокс.

— Похоже, он не очень-то любил покойного.

— Да, не особо. Но он в целом был довольно честен на этот счет. Он чуть было не рассказал о суевериях, но оборвал сам себя и сказал, что Джей взял с них обещание не сплетничать на эту тему.

— Верно. Кого пригласим следующим?

— Перегрина Джея, конечно.

— Он ведь работал здесь двадцать лет назад, когда случилось предыдущее дело? Хороший был молодой парень.

— Да. Он на совещании в администрации театра.

— Выдернуть его оттуда?

— Да, пожалуйста.

Фокс снял очки, сунул их в нагрудный карман и вышел. Аллейн расхаживал по комнате, бормоча себе под нос:

— Это должно было случиться в этот момент. После поединка. Скажем, минута на паузу, приближающиеся фанфары и барабаны; максимум две. Общий выход — скажем, пятнадцать секунд. Диалог Сиварда о смерти сына — еще две минуты. Скажем, за три-четыре минуты все речи закончились. Макбет выходит и кричит. Макдуф говорит что-нибудь, что заставило его наклониться, или… Нет, он ведь действительно упал вперед, раздался звук падения. Убийца, сняв бутафорскую голову, обезглавливает его, берет настоящую голову и водружает ее на меч. На это нужно время. Он упер рукоять в декорации и надел на острие голову? Он оттаскивает тело в самый темный угол и ставит клейдеамор на место, чтобы Гастон мог его взять. Бутафорскую голову он кладет рядом с телом. И всё. Куда он теперь идет? Как он выглядит?

Он умолк, закрыл глаза и восстановил в памяти поединок. Две фигуры. Диалог, финальное хриплое проклятие Макбета: «Будь проклят тот, кто закричит: «Пощада!»

— Это должно было случиться после поединка. Нет других вариантов. Или есть? Нет, ерунда.

Дверь открылась, и вошли Фокс, Уинтер Моррис и Перегрин.

— Простите, что вытащил вас, — сказал Аллейн.

— Ничего. Мы все равно зашли в тупик. Не можем решить, продолжать ли спектакли.

— Это трудное решение.

— Да. Вообще-то я хотел спросить вас, сколько еще… — сказал Моррис.

— Мы закончим здесь завтра. Может быть даже сегодня. Тело увезли в морг, левую часть сцены сейчас осматривают. Мы все уберем.

— Ясно. Спасибо.

— А что скажут на это актеры?

— О том, чтобы продолжить выступления? Они будут не слишком рады, но они это сделают.

— А новый состав?

— В этом-то и проблема, — сказал Перегрин. — Саймон Мортен — дублер Макбета, а Росс — дублер Саймона. Нам придется быстро отрепетировать новый, совсем простой поединок, так как нынешний новому Макдуфу будет не по силам. Саймон хороший актер, и он готов. Он будет выступать вполне сносно, но все это довольно рискованно.

— Да. А насколько хороший актер Гастон Сирс?

Перегрин уставился на него.

— Гастон? Гастон?

— Он знает — вернее, он придумал этот поединок. Его фигура приковывает взгляд. Это очень притянутое за уши замечание, но я просто подумал…

— Это… Это пугающая мысль. Я не видел его игры, но мне говорили, что он хорош своей непредсказуемостью. Он очень непредсказуемый человек. Некоторые считают его немного сумасшедшим. Это… это, конечно же, решило бы множество проблем. Тогда нам нужно было бы найти лишь кого-то на роль Сейтона, а в ней ведь совсем мало реплик. Актеру нужно лишь иметь представительную внешность. Высокий темноволосый человек… Боже, неужели?.. Нет. Нет, — повторил он. — Возможно, мы решим начать репетировать новую пьесу, чтобы уменьшить потери. Наверное, это лучшее решение.

— Да. Думаю, мне следует напомнить вам — хотя это будет констатацией очевидного — что убийца (а я понятия не имею, кто он) находится среди ваших актеров либо рабочих сцены. Если второе — думаю, вы можете продолжать, но если первое… Это просто не укладывается в голове.

— В моей уж точно.

— А пока что я хотел бы знать, что это за история о связанных с «Макбетом» суевериях, и почему реквизитор и Саймон Мортен повели себя так странно, когда я их об этом спросил.

— Теперь это уже не имеет значения. Я попросил их не говорить друг с другом и с кем-либо еще об этих… происшествиях. Нужно принимать во внимание общую атмосферу.

И он скупо рассказал Аллейну о бутафорских головах и о разрубленной крысе в кошелке Рэнги.

— У вас есть какое-то представление о том, кто этот шутник?

— Ни малейшего. И я не знаю, есть ли какая-то связь с последовавшим за этим ужасом.

— Похоже на проделки гадкого школьника.

— Это точно не проделки нашего Уильяма, — быстро сказал Перегрин. — Он до смерти испугался головы на пиршественном столе. Он очень хороший мальчик.

— Ему пришлось бы стать младенцем-Голиафом, чтобы поднять клейдеамор хотя бы на пару дюймов.