Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева

– Не валяй дурака! Как стемнеет, я буду тебя ждать.

– А ночи нынче светлые…

– Я замужем, понял? Все еще замужем.

– Хорошо. Во сколько он уезжает?

– Уезжает днем, но днем тебе сюда нельзя. После полуночи приезжай.

– Хорошо. Завтра после полуночи.

– Все. До завтра.

Гудки. Какой длинный день! Но зато Дело сдвинулось с мертвой точки. Он это почувствовал. Много информации. И Лора назначила свидание. Он посмотрел на часы: рабочий день закончился. Зоя, должно быть, уже ждет. Убрал бумаги в сейф, запер кабинет. Свистунов исчез. Зато в коридоре встретилась Леся, с вызовом спросила:

– Так что ж, Ваня? Кончилась наша любовь? Зря ты так.

– У меня был трудный день.

– А теперь что? К Зое под бочок?

– Послушай, отстала бы ты, а? – прорвалась вдруг злость. Только Леси сейчас не хватало! С ее любовью!

– Ну уж нет!

Она воровато оглянулась: нет ли кого в коридоре? Пусто. Народ уже разошелся. Понедельник – день тяжелый. Прижалась, зашептала:

– Ваня, я только сейчас поняла, как тебя люблю! Как же я без тебя? А?

– Ну люби.

– Ты бы заглянул на минутку. Приласкала бы. Разве не жаркие были наши с тобой ночки?

– Я не помню.

– А ты посмуглел, похорошел. – Она все так же воровато провела рукой по его лицу, по волосам. – Трезвый. Бегаешь, говорят, по утрам. Ну? Может, поцелуешь?

– Ты специально задержалась? Меня ждала?

– А как же, Ваня? Ждала.

– Но ведь я не могу на тебе жениться! Не могу! – с отчаянием сказал он. – У меня жена, дети, и вообще мне сейчас не до того!

– А мне за тебя не замуж надо. Люби только.

– Леся, если мы пойдем домой вместе, нас увидят. С тобой вдвоем по улице… Леся! Перестань!

– Ха-ха! А мы Русланчика возьмем. Тогда никто ничего не скажет.

– Где он?

– На улице. Ждет.

– Какая же ты…

– Ну скажи, скажи.

Он начал что-то вспоминать и почувствовал себя плохо. Дыхание сделалось тяжелым, перед глазами все поплыло. Что такое? Надо на воздух. На воздух. Не быть наедине с ней. Потому что это надо забыть.

– Пойдем, – он схватил Лесю за руку, дернул.

– А ты не психуй. И не указывай, что мне делать. Я не Зоя. Я тебе не жена.

– Что же тогда навязываешься?

Она фыркнула, вырвала руку, первой направилась к двери. Руслан топтался на улице, нервно курил.

– Ну? Поговорили?

– Ты прямо как часовой на посту, – усмехнулся он. – И сколько лет? Не надоело?

– Нет.

Пошли по улице втроем, Леся посередине. «Добрый вечер». – «Добрый вечер». Все видят. У всех мобильные телефоны. Что ж, Зоя все узнает раньше, чем они дойдут до дома? Не до его дома. Они идут к ней. Неужели Леся попросила об этом Свистунова? А тот согласился? Это заговор. Друг, называется! Какие, оказывается, странные у них отношения.

– Знаете, я… Мне тут надо…

– В чем дело, Ваня?

– Руслан, проводи, пожалуйста, Лесю. Я в одно место зайду. Надо.

– Ваня! Ваня, ты куда?! – несется вслед ее крик.

Зачем же так отчаянно кричать? Пошел вперед быстро, не оглядываясь. Никуда ему не надо, просто он понял, что будет дальше. Леся нужна Руслану, а ей нужен он, Иван Мукаев. Что недоступнее, то сердцу милее. Вышла бы замуж и оставила его в покое.

А вот и дом. Вбежал в подъезд, на ходу снимая пиджак. Позвонил в дверь. Когда Зоя открыла, обнял ее, сказал:

– Зоя! Я очень устал. Какой трудный был день!

– Сейчас, Ванечка, сейчас, – захлопотала она.

Он долго стоял под холодным душем, чувствуя, что становится легче. Зоя гремела кастрюлями на кухне. Он почувствовал, что проголодался.

Вышел из ванной, вытираясь полотенцем, она накрывала на стол.

– Что ты делала, пока я был на работе?

– Скучала.

Он улыбнулся, поцеловал ее сначала в карий глаз, потом в голубой. Все. Дома. Теперь уже легче.

Предыдущий день был похож на кошмар, а этот выдался бестолковым. Первую его половину он вычеркнул смело: пустое. Не помнил, как дотянул до обеда, а потом Вэри Вэл два часа донимал его насчет Хайкина. Почему он, следователь Мукаев, не хочет закрыть дело, признав виновным Игната? Подследственный вину свою не отрицает, чего ж тянуть? Ведь прошедшая накануне судебно-психиатрическая экспертиза установила серьезные отклонения от нормы, определила человека с больной психикой. Именно из таких, как показывает практика, в большинстве случаев и выходят маньяки. Прокурор не распекал, ласково пенял. Что ж ты, Ваня? Где твоя прежняя хватка?

– Доказательств не хватает, – мямлил он.

– Так ты ищи. Ищи. Свистунова подключи. Ты человек хваткий, грамотный. Я уж и наверх доложил, что готовим образцово-показательный процесс. Мол, население района отныне может спать спокойно. Готовься, Ваня, на премию как следует погулять. Может, путевку хочешь в санаторий? Профсоюзную, с ба-альщой скидкой? А, Ваня? На курорт, – Цыпин многозначительно подмигнул.

– Но вчерашний следственный эксперимент…

– А вчера он был не в себе. Врач это установил. Понимаешь? Врач. Случился у человека приступ, так он и себя забыл, и маму родную, не то что события полугодовой давности. Так что всегда можно повторить. Или не повторять.

– Что-то я вас не понимаю, Владлен Илларионович…

– А ты постарайся. Раньше был понятливый. Я тебе не приказываю, нет. Но настоятельно рекомендую.

– Хорошо. – Он понял, что выход только один: найти настоящего убийцу.

– Вот и славно. Вот и ладненько. Думаю в заместители тебя назначить. На новую должность. И звание повысить. Пора тебе, Иван Александрович, расти. Давно пора.

– Так я же хотел в отставку! – с отчаянием сказал он. – Я болен!

– Ишь! Болен! А говорят, к тебе память возвращается. Вчера-то как блеснул? А?

– Уже доложили?

– Оповестили. Ты давай, думай. И работай.

– Есть.

– Ну-ну. Домой-то когда ко мне зайдешь? Младшая дочь интересуется: что-то Иван Александрович не заходит? Здоров ли? Ты уж ее обрадуй.

– Младшая?

– Анечка. А по-домашнему Нюрка. Уж больно ты, Иван, девкам нравишься. Я своей Нюрке, понятное дело, сказал: «И думать не смей». Это дело Зоино, слезы глотать. Хотя хотелось тебя в зятья, ох как хотелось. Да жил бы ты раньше по уму, так… Эх, да что там теперь! Со старшей дочкой у вас не вышло, а младшая тогда ребенком была. На коленках у тебя сидела. Неужто не помнишь? Ты ей был дядя Ваня.