Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

постыдное и никчемное), то находившаяся в зале большая группа левой молодежи начала свистеть, не давая мне говорить. Когда свистки поутихли, я обратился прямо к ним, к свистевшим, и сказал: для вас я, конечно, реакционер, крайне правый, которого надо поставить к стенке и расстрелять (реплика из зала: «Хорошо бы!»), но я хочу напомнить вам, что понятия правое и левое очень относительны и при перемене точки зрения меняются местами, так при взгляде с Востока на Запад левое становится правым, а прогрессивное реакционным, и я хочу напомнить вам судьбу тех итальянских коммунистов, которые отправились в Советский Союз, на родину социализма, спасаясь от фашизма, но погибли в советских концлагерях как «реакционеры». После этого они уже больше не свистели.

Вместе с нами на сцене, за столом президиума, сидел также Альберто Моравиа (ему заплатили хорошую сумму за участие), но сидел он только для красоты картины, не выступал, просто промямлил несколько невразумительных слов, отвечая на чей-то вопрос из зала. Чувствовал он себя очень неловко и, по-видимому, очень сожалел, что попал в такую реакционную компанию. Когда я в конце вечера с чем-то обратился к нему, он ответил с нескрываемым раздражением и отвернулся. И мне вспомнилось, что когда в Италии вышел «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, Моравия писал в «Corriere della sera»: мне, конечно, жаль Солженицына, но принудительный труд на сибирской каторге придумали не коммунисты, а царский режим. Я хотел ответить ему, что он как литератор должен был бы читать, по крайней мере, «Записки из Мертвого дома» Достоевского и должен был бы помнить, что на царской каторге заключенных не расстреливали за невыполнение нормы, что и нормы-то никакой не было и что работали заключенные, как говорит Достоевский, скорее от скуки, да чтоб поразмяться. Но, разумеется, нечего было и надеяться на то, чтобы «Corriere della sera» опубликовал такой ответ.

После Биеннале невозможно было уже игнорировать диссидентство как явление незначительное. Да и разложение советской системы становилось всё более очевидным. Итальянским коммунистам нужно было срочно показать, что они «другие» (тактика Берлингуэра), и они согласились на проведение международного конгресса, посвященного диссидентству, в их вотчине – во Флоренции. Но в душе их отношение к нам было всё тем же. Помню, я обратился с какой-то мелкой просьбой к секретарю оргкомитета конгресса, коммунисту из флорентийского муниципалитета, он резко отказал мне с плохо скрываемой враждебностью.

На конгрессе (он проходил в январе 1979 г. в Палаццо Веккио с темой «Диссидентство и демократия в странах Восточной Европы») выступали Андрей Амальрик, Борис Вейль, Жорес Медведев, Леонид Плющ, Андрей Синявский, Татьяна Ходорович и я. Среди нерусских участников были такие выдающиеся исследователи, как Дэйвид Лан, Жиль Мартине, Витторио Страда, Франсуа Фейто, Леонард Шапиро[290].

Страда говорил, что термин «антисоветизм», которым всё еще пользуются как орудием подавления всякого критического суждения о коммунизме, пора сдать в музей ужасов, и что, парадоксальным образом, в век развития средств массовой информации свободное европейское общество всё еще не может (и не хочет) увидеть и понять то, что оно должно было давно увидеть и понять: чудовищную реальность, укрепившуюся на Востоке Европы.

После окончания конгресса коммунисты отказались подписать заявление, предложенное нами, диссидентами, и подписанное всеми другими партиями, сказав, что они не могут подписывать документ, в котором СССР сравнивается с гитлеровской Германией.

Я верю, что многие из тех, кто называли себя коммунистами или голосовали за них, поступали так из наилучших побуждений (ненависть к несправедливостям общества, к неравенству и привилегиям, вера в возможность идеального устройства общества и т. п.), но ясно, что те, кто сделали политику своей профессией и организовывали противостояние «силам реакции», были очень далеки от наивности и бескорыстия.

Тридцатилетний опыт жизни в Италии привел меня к осознанию того печального факта, что даже в демократической стране так называемое «общественное мнение» в значительной мере есть результат расчета, обмана, моды, невежества и демагогии. Подобно тому, как на дороге с большим движением весь транспорт идет со скоростью самого медленного экипажа, так и это общественное мнение задерживается на уровне сознания невежды. Но всё же капля точит камень. И если Итальянская Коммунистическая Партия вынуждена была изменить свое название и убрать из него слово «коммунистическая» (хотя понадобилось для этого семьдесят лет), то в этом, я думаю, есть все-таки и наша (советских диссидентов) заслуга[291].

Э «Матренин двор» в Италии[292]

В прошлом году в Италии, в Милане, возникло новое и необычное издательство. Необычно уже само название издательства – «Матренин двор»[293]. Необычна и форма издательства – это издательский кооператив, созданный группой частных лиц, не примыкающий ни к одному из крупных издательских трестов, не ставящий себе целью получать прибыль от продажи книг, построенный лишь на принципе самоокупаемости. Необычен и репертуар: все книги, выпускаемые этим издательским кооперативом, посвящены России и русским проблемам.

Кооператив создан группой лиц, интересующихся Россией, более того, влюбленных в нее и болеющих о ней душой. Все они: университетские профессора, журналисты, издательские работники, ученые – каждый в своей области давно уже занимаются русскими проблемами, изучают русскую культуру, следят за развитием событий в России. Толчком к созданию издательства послужило созревшее у них убеждение, что в России сегодня совершается важный процесс духовного и культурного возрождения, что процесс этот наталкивается на противодействие советских властей, а носители новой, альтернативной, неофициальной культуры подвергаются жестоким преследованиям, и что поэтому долг всех, кому дорога свобода и правда, помогать русским свободомыслящим (я чуть было не сказал «инакомыслящим», но вовремя спохватился – ведь сегодня в России достаточно быть просто мыслящим, чтобы уже тем самым быть и «инако»). Отсюда и название издательства – «Матренин двор».

Подобно тому, как простая русская крестьянка Матрена дала приют великому и гонимому русскому писателю, так и это издательство хочет стать прибежищем для всех тех, чьи голоса душатся на родине. И это относится не только к ныне живущим, но и к тем представителям русской доболыпевистской (и антибольшевистской) культуры, чьи имена старательно вычеркнуты властью из русской истории (а долгое время были даже вычеркнуты из памяти новых русских поколений), но к кому сегодня с особой жадностью вновь припадает молодежь в поисках живого слова и истинного ответа на мучительные проблемы бытия.

И этот смысл тоже отражен в названии: крестьянка Матрена, сумевшая сохранить душевную чистоту в удушающей атмосфере бесчеловечного тоталитаризма, была для русского писателя символом неумирающего народного духа и тех национальных традиций, которые десятилетиями выкорчевывались, но которые тем не менее всё еще составляют ядро русского