Дети земли и неба - Гай Гэвриэл Кей

Еще с ними идет около тысячи Джанни, прибавил второй. Его голос звучал спокойно. Бунич сначала не поверил в эту цифру. Потом осознал, что поверить необходимо, и что, исходя из этого, они, очень возможно, все же погибнут, стоя здесь, под снова начавшимся дождем, между рекой и лесом, в Саврадии, вдали от моря.

Много последних ночей Дамаз спал беспокойным сном, и все время видел во сне свою сестру у леса. Она должна была умереть, от его собственной стрелы. Он знал, в какое место поразил ее, он видел, что на ней нет доспехов.

Потом она заговорила о его бое с Кочы. Она никак, никаким образом в его представлении о мире не могла знать об этом. Что делать с такими вещами? Просто жить своей жизнью, не понимая? До самого конца своих дней?

Он оказался в том отряде, который послали в погоню за сеньянцами. Они сошли с грунтовой дороги и двигались на север по пропитанным водой полям. Кавалерия впереди двигалась по следам второй группы разведчиков-джадитов, которых они обнаружили, осторожно держась на расстоянии, и это правильно, потому что разведчики не играли никакой роли, они только должны были привести их к неверным.

Их командир — сердар всех Джанни этой армии, а не только полка Дамаза, — был с ними, бежал, как и они, и делал это легко. Высокий, физически сильный, светловолосый мужчина со светлыми глазами, почти наверняка каршит. Он сам решил отправиться на эту охоту, по каким-то своим причинам. Возможно, это будет их единственным сражением, говорили в полку.

Это потому, что у них за спиной армия уже уходила назад. На бегу Дамаз слышал, как отдавали приказы в лагере. Армия Ашара поворачивала обратно, постыдно, под дождем, потому что они не успевали осадить Воберг, взять его и попасть домой вовремя. Так было решено.

У костров на привалах и на марше солдаты уже много дней шептались. Некоторым из старших довелось пережить отступление, которое началось слишком поздно в тот год. Они рассказывали, что это был невероятный кошмар. Большая часть армии, более многочисленной, чем их армия, погибла, а большинство коней пали от голода, и их съели.

Тебе хочется добыть славу Ашару и калифу, и прославиться самому, ради хорошей жизни, которая, возможно, ждет тебя, когда война для тебя закончится. Но не будет никакой жизни после, дали понять старые солдаты, если ты изойдешь дерьмом на замерзших полях и умрешь.

Каждый поход в этом направлении, такой дальний поход, был войной с джадитами и их крепостями, но также с погодой и с временами года. Можно победить проклятых неверных, но не всегда можно победить то, что падает с неба.

Реки, полноводные и быстрые после весенних дождей, представляли собой смертельную опасность. И пушки, орудия, их гордость и проклятие… люди и животные надрывались, когда тащили их в такую даль, а потом надрывались, чтобы дотащить их до дома.

Этой весной, думал Дамаз, упорно бегущий вперед с желанием убивать в душе, им досталось не много славы. Теперь им представилась такая возможность, хотя их численность превращала эту вылазку скорее в экскурсию, чем в сражение. Все равно, он скоро получит возможность убивать неверных. Он понимал, что их чести нанес серьезный ущерб несколько недель назад, на юге, человек по прозвищу Скандир.

И сестра Дамаза. Она назвала его «Невен». И позвала пойти с ней. Он снова подумал: «Что делать с такими воспоминаниями?»

Он бежал вместе с другими солдатами, пока не увидел сквозь вечерний туман и дождь еще одну реку, на берегу которой сгрудились кавалеристы на конях с алыми седлами, с факелами в руках, они поджидали их. Один из них прискакал обратно, высоко подняв факел, и Дамаз находился достаточно близко, чтобы услышать его доклад: часть их людей переправилась выше по течению и прислала сообщение. Судя по всем признакам, банда джадитов побывала там в тот же день, раньше. Они двинулись назад, на запад, трусливо бежали — они всегда были трусами.

Он успел это понять до того, как самый громкий из взрывов, какие он когда-либо слышал, оглушил его и повалил на землю.

Стало чересчур светло. Красно-оранжевый столб света, и странный синий свет, при еще более странном отсутствии шума. Люди кричали, он видел их открытые рты, но звуки доносились слабо, словно издалека. Дамаз почувствовал запах гари и понял, что это горит плоть — людей и лошадей. Он все еще лежал на земле, оглушенный, ничего не понимающий. Вокруг него другие люди тоже лежали. Он увидел, как его сердар силится подняться. Дамаз заставил себя встать и, пошатываясь, подошел, чтобы помочь тому, но, кажется, его командир яростно ругался и отверг его помощь. Дамаз почти ничего не слышал, даже два еще более сильных взрыва, которые раздались в тот момент, они опять сбили его с ног, и он упал рядом с сердаром.

Позже он понял, что это огненные стрелы, выпущенные сеньянцами с другого берега реки, попали на взрывчатку, наполовину присыпанную землей возле речного берега, там, где стояла кавалерия.

Потом выяснилось, что они также убили тех трех человек, которые переправились через реку.

Вокруг него, в темноте на берегу царил хаос из искалеченных, разорванных солдат и коней. Дамаз видел, как кричат окровавленные люди, а земля перепахана и взбаламучена. На мокрой земле лежали руки и ноги, отдельно от туловищ, а командиры выкрикивали отчаянные приказы, но он еще долго не мог их слышать.

То, как обошлись с большими орудиями те, кто за них отвечал, было очень большой ошибкой, хотя, наверное, их можно понять, если хочется попытаться это сделать.

Но такое желание отсутствовало у сердара, командующего армией вторжения калифа.

Получив приказ поворачивать обратно, артиллерийские командиры, отвечающие за перемещение больших пушек, решили не тащить их дальше, на соединение с пехотой. Зачем это делать в конце дня, под дождем и по засасывающей грязи, только для того, чтобы потом развернуться в обратную сторону (что само по себе нелегко) и толкать, тащить их туда, откуда они только что пришли?

И поэтому, как потом поняли, в ночь катастрофы, орудия, в том числе две массивные пушки, находились на некотором расстоянии от основных сил османов.

Разумеется, пушки по-прежнему охраняли. Или, скорее, их полагалось охранять — но вокруг них находилось больше сорока тысяч солдат, кто же может подойти к орудиям с дурными намерениями?

На этот вопрос ответили два взрыва, которые осветили ночное небо огнем, вызвали смерть и ужас, и затмили бы звезды, если бы они светили.

Затем, увы, стало еще хуже. Их собственные взрывчатые вещества, конечно, всегда везли вместе с пушками в повозках, за них отвечали артиллерийские командиры и саперы. Они тоже взорвались. С ужасающей силой. Взрывы следовали один за другим. Череду взрывов можно было видеть и слышать издалека в ночной тьме, даже за быстро бегущей рекой впереди. За той рекой, через которую эта армия теперь так и не переправится.

Далеко от того места, если идти на северо-запад, Хрант Бунич посмотрел на смертоносный огонь в ночи, у горизонта, взял протянутую ему флягу с вином и выпил. Он не улыбался. Собственно говоря, никто из них не улыбался. Ты делаешь то, что делают на войне, и иногда это удается. Он все равно считал, что все сеньянцы погибнут.