Роковая тайна сестер Бронте - Екатерина Митрофанова

— Кэтрин… — ответила Энн после неловкого молчания. — Послушай, милая Шарлотта, — нерешительно обратилась она к сестре, — я помню, как в годы нашей благословенной юности ты рассказывала нам об одной странной девочке, с которой вам довелось познакомиться в Коуэн-Бридже. Так вот, мне вдруг вспомнилось… Ее ведь звали Кэтрин, я не ошибаюсь?

— Да… А в чем дело?

— Вы встретились с ней в Коуэн-Бриджской школе… Стало быть, Эмили тоже была знакома с нею… ведь так?

— Да, но какое это имеет значение? — спросила Шарлотта. — Эмили тогда едва минуло шесть. Она была еще совсем ребенком!

— Шесть лет… — задумчиво повторила Энн, — Тот самый возраст, когда особенно интенсивно развивается образное мышление и восприятие.

— Что ты этим хочешь сказать? — насторожилась Шарлотта.

— Значит, ваша знакомая Кэтрин была странной особой?

— Насколько я помню — да. Ну и что же?

— Ничего. Просто Кэтрин в романе Эмили тоже весьма странная особа.

— Стало быть, ты полагаешь, что Кэтрин из Коуэн-Бриджа могла служить прототипом для героини романа Эмили? Право же, это нелепо!..

— Я только говорю, что между героиней Эмили и вашей давней знакомой в определенном смысле есть сходство, — осторожно ответила Энн.

— Возможно. И что из того?

— Не знаю, как тебе объяснить, — лицо Энн побледнело пуще прежнего, весь ее облик выражал крайнюю озабоченность. — Я чувствую, что все это неспроста…

— Что — неспроста? — переспросила Шарлотта.

— Обращение Эмили к нашему старинному семейному преданию… И эта Кэтрин… — И все это в таком контексте!

— Да что ты, наконец, имеешь в виду?! — воскликнула Шарлотта, начиная уже терять самообладание.

— У Эмили, несомненно, очень сильное биополе. Ты помнишь, дорогая, как она предсказала свадьбу мисс Мэйбл, прихожанки нашего отца, когда той исполнится двадцать два года? Все в точности так и произошло, хотя, когда Эмили это сказала, у мисс Мэйбл даже не было кавалера!

— Да, — подтвердила Шарлотта, — Но это могло быть по чистой случайности.

— А как же быть с рождением первенца миссис Баркер? — не унималась Энн, — У этой почтенной дамы родился сын — как и предрекала Эмили. Хотя, конечно, она могла и угадать. Во всяком случае, можно на это надеяться…

— Что ж, будем надеяться на то, что и нашем случае все обойдется, — заключила Шарлотта, примирительно заключив Энн в объятия. — И что ни нам, ни бедной Кэтрин, которой только что перемыли все косточки, ничто не угрожает!

* * *

Как только все три романа были благополучно завершены, предприимчивая Шарлотта Бронте безотлагательно взялась за дело. В ту пору, как поэтический сборник был почти готов к выходу в свет, пасторская дочь вновь обратилась к «милостивым государям» Эйлоту и Джонсу. В письме, датированном 6 апреля 1846 года, она осторожно осведомилась от имени Каррера, Эллиса и Эктона Беллов не согласятся ли любезные господа издатели напечатать том прозы означенных авторов. В ответ господа Эйлот и Джонс отозвались встречным предложением помочь начинающим авторам соответствующим советом. К сему любезному посланию был присовокуплен список лучших издательств Лондона и Нью-Йорка, куда молодые люди при желании могли бы обратиться.

Шарлотта незамедлительно воспользовалась предоставленной ей услугой, и рукописи всех трех романов, вложенные в коричневые бумажные пакеты, отправились кочевать по свету в поисках своих издателей.

Поначалу сестрам не везло, и рукописи возвращались назад в Гаворт, но тут же снова пускались в путь в своих прежних изрядно потрепанных бандеролях, адресованных уже другим издателям. Наконец американская фирма во главе с неким мистером Ньюби согласилась на публикацию двух романов. Выбор пал на «Агнес Грей» Эктона Белла и «Грозовой Перевал» Эллиса Белла при условии, что авторы внесут 50 фунтов в счет расходов, которых потребует издание книги. Однако же достопочтенный мистер Ньюби наотрез отказался принять в редакцию своей фирмы рукопись «Учителя».

«Ну почему, почему мне так не везет с „Учителем“?» — в отчаянии размышляла Шарлотта, старательно зачеркивая на лицевой стороне истертого шуршащего пакета очередной адрес издательства, отвергшего ее рукопись, и с обреченным вздохом надписывая сверху заветные данные последней оставшейся в списке фирмы: «Лондон. Корнхилл, 65. Господам Смиту и Элдеру».

«Готово!» — Шарлотта отложила перо и в последний раз с тоской воззрилась на массивный пакет, лежащий перед нею. «К чему все это? — горько размышляла она. — Наверняка эти почтенные господа тоже откажут мне в публикации! Хотела бы я знать: по каким, собственно, причинам эту злосчастную рукопись столь упорно отклоняют!»

В самом деле, ни одна из издательских фирм, куда столь безуспешно обращалась Шарлотта, не могла достаточно четко и убедительно обосновать причины своего отказа. Большинство уполномоченных представителей, отвергая рукопись, вообще не удосуживались представить каких-либо объяснений своим резолюциям. Другие издатели приводили слабые доводы, никоим образом не обосновывающие подобного вердикта.

Единственным, что Шарлотта смогла извлечь для себя из всей этой затянувшейся эпопеи, было общее, весьма туманное резюме, поголовно встречающееся в коротких пояснительных записках тех милостивых господ, что удосуживались почтить неизвестного автора своим вниманием.

«Этот роман не очень интересен с точки зрения того читателя, который ищет в подобных произведениях всякого рода чрезвычайных происшествий…» — в который раз рассеянно повторила Шарлотта и задумалась.

«Стало быть, им нужны чрезвычайные происшествия, — размышляла она во власти внезапно накатившего на нее непостижимого лихорадочного возбуждения, — Что ж, превосходно! Если дело стоит за этим — будут им чрезвычайные происшествия!»

Упрямо сверкнув глазами, Шарлотта Бронте гордо подняла голову. В ее воспаленном мозгу только что созрел новый творческий замысел.

Эту ночь Шарлотта провела без сна. До самого позднего вечера просидела она за рабочим столом в гостиничной комнате (она с отцом в то время снимала номер в гостинице Манчестера, куда они прибыли для проведения срочной операции на глаза почти совсем ослепшему достопочтенному Патрику Бронте), и ее лучистый вдохновенный взор был устремлен в беспредельную мглу. Тусклый мерцающий блик свечи неравномерно выхватывал из тьмы стройную фигуру девушки, склонившейся над столом во власти глубокого раздумья. Гибкие изящные пальцы, будто бы выточенные из белоснежной слоновой кости, судорожно сжимали виски, время от времени проделывая круговые движения в такт периодически вздрагивающей височной жилке.

Из глубинных недр сознания, словно из Заповедного Омута Прошлого, постепенно всплывали странные полузабытые образы — сначала смутные, почти призрачные, но постепенно обретающие четкие очертания, светлые, ясные (будто в ореоле), несущие в себе непостижимую божественную мощь. Внезапно нахлынувшие воспоминания стремительной пестрой кавалькадой пролетали в возбужденном Воображении пасторской дочери, в мгновение ока завораживая своей неповторимой пленительной первозданностью.