Сталинград - Энтони Бивор

Основной удар соединения Красной армии нанесли с запада. К середине второго дня наступления, 11 января, они захватили Мариновку и Карповку. На поле боя осталось больше 1500 трупов немецких солдат и офицеров…

Как только сражение закончилось, около немецких окопов появилась какая-то крестьянка. Она спешила собрать одеяла – или для собственных нужд, или чтобы обменять их на продукты… Эрих Вайнерт, сопровождавший наступающие войска, увидел, как русские солдаты выбрасывают из кузовов захваченных штабных грузовиков бумаги – им не терпелось воспользоваться машинами. «Карповка стала похожа на огромную барахолку», – писал он в те дни. Однако следы войны были повсюду. Вайнерт свидетельствует: «Повсюду лежат убитые в жутких позах, с раскрытыми ртами и глазами, в которых застыл ужас, насквозь промерзшие, с раскроенными черепами и вывалившимися внутренностями, с повязками на руках и ногах, пропитанными составом от обморожения».[852]

Удивительно, но 6-я армия, солдаты и офицеры которой были истощены физически и подавлены всем происходящим морально, имели мало техники и боеприпасов, оказала русским очень упорное сопротивление. Самым красноречивым свидетельством этого являются данные о потерях, понесенных советскими войсками в три первых дня наступления. Донской фронт потерял 26 000 человек убитыми и ранеными и половину танков. Для советского командования жизнь людей значила не много. Красноармейцы наступали плотными цепями и становились легкой мишенью. Белые маскхалаты в основном предназначались для разведчиков и снайперов, поэтому в заснеженной степи тут и там темнели бугорки – это были русские солдаты, которым уже никогда не придется встать.

Бойцы Красной армии вымещали свой гнев на немецких пленных – завшивевших, тощих как скелеты. Одних расстреливали прямо на месте. Других косили автоматными очередями, когда те маленькими колоннами брели в плен. Был случай, когда командир штрафной роты заставил пленного немецкого офицера встать перед ним на колени, выкрикнул что-то вроде приговора и тут же пристрелил.

Рано утром 12 января советские 65-я и 21-я армии вышли к западному берегу замерзшей реки Россошка. Карповский выступ был, таким образом, ликвидирован. Немецким частям, которые отступили, намереваясь продолжать сражаться, пришлось тащить противотанковые орудия на себе. Конечно, если была возможность, в качестве тягловых животных использовали русских пленных, загоняя их до смерти. Окапываться не было ни сил, ни возможности, промерзшая земля была тверже камня. Генерал Штрекер впоследствии писал: «Вместо того чтобы рыть окопы, наши солдаты возводили насыпи и блиндажи из снега».[853]Гренадеры 14-й танковой дивизии оказывали ожесточенное сопротивление, в голой замерзшей степи, даже несмотря на то, что у них практически не осталось боеприпасов.[854]

В тот день в 6-й армии мало кто вспомнил, если вообще вспомнил, о юбилее Геринга – командующему военно-воздушными силами Третьего рейха исполнилось 50 лет. Нехватка горючего и боеприпасов была катастрофической. Паулюс нисколько не преувеличивал, посылая Цейтцлеру тревожную телеграмму: «Боеприпасы на исходе. Отбивать атаки нечем».[855]Когда остаткам группы Валлраве, занявшим бывшие позиции русских, подготовленные еще прошлым летом, на следующий день пришлось противостоять очередному массированному штурму, немцы из-за нехватки патронов смогли открыть огонь только на близком расстоянии.[856]

Эвакуация из госпиталей раненых и получивших увечье стала уже не проблемой, а катастрофой. Если у грузовиков, которые их везли, заканчивалось горючее, а такое случалось часто, машины останавливались в степи, и раненые умирали от переохлаждения. Солдаты, которым посчастливилось добраться до «Питомника», были потрясены тем, что открывалось их взору. «На аэродроме, – писал впоследствии один молодой офицер, – был настоящий кошмар: груды трупов, которые санитары выносили из землянок и палаток, освобождая их для новых раненых… налеты русских самолетов… обстрелы… и приземляющиеся среди всего этого транспортные “юнкерсы”».[857]

Легкораненые солдаты и симулянты, похожие в лохмотьях на толпу нищих, бросались к стоявшим на взлетно-посадочной полосе самолетам в надежде подняться на борт. Они отшвыривали в сторону доставленный груз или рылись в нем в поисках съестного. Слабых затаптывали насмерть. Полевая жандармерия, теряя контроль над ситуацией, все чаще открывала огонь. Многие тяжелораненые, имеющие пропуска в самолет, сомневались в том, что им удастся вырваться из этого ада.

Фельдфебель Валлраве получил пулевое ранение в живот. В «котле» это было равнозначно смертному приговору, однако Валлраве сумел выжить благодаря силе воли. Его вынесли с передовой и положили в машину вместе с другими ранеными. Водитель направился кратчайшей дорогой к «Питомнику». Когда до аэродрома оставалось всего три километра, закончилось горючее. Инструкция предписывала в такой ситуации уничтожить машину. Помочь раненым водитель ничем не мог… Валлраве, терзаемый острой болью, понимал, что умрет, если не доберется до самолета. Вот его рассказ: «Мне пришлось ползти до самого аэродрома. К тому времени, как я туда добрался, уже стемнело. В просторной палатке мне оказали первую медицинскую помощь. Внезапно начался воздушный налет, и на госпиталь посыпались бомбы, уничтожившие несколько палаток».[858]В три часа ночи Валлраве чудом удалось попасть на борт «юнкерса», и тот тут же взлетел.

В «Питомнике» на долю какого-нибудь раненого мог выпасть счастливый случай, в то время как сотни других оставались умирать на снегу. Алоис Дорнер, артиллерист из 44-й пехотной дивизии, раненный осколками в левую руку и левое бедро, ужаснулся увиденному на аэродроме. «Таких страданий я не видел за всю свою жизнь. Нескончаемые стоны раненых и умирающих… многие из них несколько дней не получали никакой еды. Раненых не кормили – продукты отдавали тем, кто сражался».[859](Трудно сказать, что это было – директива командования или волевое решение интендантов. Генералы категорически отрицали свою причастность к такому решению, но ведь командиры частей и соединений могли пойти на это по собственной инициативе.) Дорнер, ничего не евший с 9 января, уже попрощался с жизнью. В ночь на 13 января проходивший мимо пилот «Хейнкеля-111» спросил, откуда он родом. «Из-под Амштеттена», – прошептал раненый. Летчик оказался его земляком, австрийцем. Он позвал штурмана, и они вдвоем отнесли Дорнера в свой самолет.

На северном фланге 16-я танковая и 60-я мотопехотная дивизии были отброшены назад, и на этом участке немецкой обороны образовалась брешь. В самом Сталинграде 62-я армия Чуйкова нанесла удар по 100-й егерской и 305-й пехотной дивизиям и отбила несколько кварталов. Несмотря на сильные снегопады, советские войска продолжали наступать с запада и все глубже вгрызались в немецкую оборону. 29-я мотопехотная дивизия была, по сути, полностью уничтожена. Отсутствие горючего вынудило 3-ю мотопехотную дивизию бросить тяжелое вооружение и технику и отходить по глубокому снегу в пешем строю. Закрепиться на новых позициях солдаты не смогли – у них просто не осталось сил на то, чтобы рыть окопы.