Илиада - Гомер

Громко рыдал он. Вокруг и товарищи, стоя у тела,

Плакали. Стала меж ними богиня богинь, Ахиллеса

За руку нежно взяла, называла и так говорила:

«Этого, сын мой, оставим его мы лежать, как бы ни было горько

Нашему сердцу: по воле богов всемогущих погиб он.

Ты ж поднимись и прими гефестов доспех достославный,

Дивный, какой никогда не сиял на плечах человека».

Так говорила она и доспех принесенный сложила

Пред Ахиллесом. И весь зазвенел он, сработанный дивно.

Вздрогнули все мирмидонцы, не мог ни один на доспех тот

Прямо взглянуть. Трепетали они. Ахиллеса ж сильнее

Гнев объял при виде доспеха. И заревом ярким

Вспыхнули страшно глаза из-под век. За доспех он схватился

И любовался в восторге подарком сияющим бога.

После того же, как всласть на изделье Пелид нагляделся,

Быстро слова окрыленные он своей матери молвил:

«Мать моя, это оружье — от бога! Лишь делом бессмертных

Быть оно может, не делом руки человека. Сейчас же

Я облекаюсь в него! Но ужасно меня беспокоит,

Как бы тем временем мухи, проникнув в глубокие раны,

Медью пробитые в теле Менетьева мощного сына,

Не народили червей. Они изуродуют тело:

Вырвана жизнь из него! И станет оно разлагаться».

Сереброногая тотчас ему отвечала Фетида:

«Можешь, сын, совсем не заботиться больше об этом.

Я от него отогнать постараюсь свирепые стаи

Мух, поедающих трупы мужей, умерщвленных в сраженьях.

Если бы даже лежал он в течение целого года,

Не изменилось бы тело и даже прекраснее б стало.

Ты ж благородных ахейцев скорей созови на собранье,

Всем объяви, что на сына Атрея ты гнев прекращаешь,

Вооружайся скорее на битву и силой оденься».

Так говорила и дух многодерзостный сыну вдохнула,

В ноздри ж Патрокла она амвросии с нектаром красным

Капнула, чтоб невредимым его оставалося тело.

Быстро по берегу моря пошел Ахиллес богоравный.

Криком, страх наводящим, героев он поднял ахейских.

Даже такие, что раньше всегда при судах оставались,

Кормчие, что на судах мореходных рулем управляли,

Кто продовольствием ведал и был раздавателем пищи, —

Все на собранье спешили, узнав, что Пелид быстроногий

Снова явился, так долго чуждавшийся горестной битвы.

Двое, хромая, брели, — служители бога Ареса, —

Сын боестойкий Тидея и царь Одиссей богоравный.

Шли, опираясь на копья: их раны еще не зажили.

Оба, придя на собранье, в переднем ряду поместились,

Самым последним пришел повелитель мужей Агамемнон,

Тяжкою раной страдая: и он середь схватки могучей

Пикою был поражен Антеноровым сыном Кооном.

После того же как все на собранье сошлися ахейцы,

С места поднявшись, пред ними сказал Ахиллес быстроногий:

«Стало ли так уж нам лучше, Атрид Агамемнон, обоим,

Мне и тебе, оттого, что за девушку, — пусть и с печалью, —

Дух разрушающей распре мы в гневе своем предалися?

Пусть бы ее на судах Артемида убила стрелою

В день, как Лирнесс разоривши, меж пленниц я девушку выбрал!

Сколько ахейских мужей земли не глодало б зубами,

Пав под руками троянцев, пока я упорствовал в гневе!

Гектору лишь и троянцам то было на пользу. Ахейцы

Долго, я думаю, будут раздор наш губительный помнить!

То, что случилось, оставим, однако, как ни было б горько.

Пред неизбежностью дух свой в груди укротим поневоле.

Гнев свой теперь на тебя прекращаю. Не следует злобы

В сердце упорно питать мне. Но вот что: как можно скорее

Длинноволосых ахейцев на бой возбуди жесточайший,

Чтобы изведать я мог, с врагами сойдясь, — и теперь ли

Возле судов ночевать они думают? Нет, я надеюсь!

Радостно каждый из них утомленные склонит колени,

Кто избежать нашей пики сумеет средь битвы кровавой!»

Радость большая объяла красивопоножных ахейцев,

Что, наконец, прекращает свой гнев Ахиллес крепкодушный.

Начал тогда говорить повелитель мужей Агамемнон,

Не выходя на средину, а только поднявшись на месте:

«О дорогие герои данайцы, о слуги Ареса!

Вставшего следует слушать в молчанье, и речи словами

Не прерывать: говорить так не смог бы и самый искусный.

Можно ль средь громкого шума людского что-либо услышать

Или сказать? Заглушается так ведь и громкий оратор!

С сыном Пелеевым я объяснюсь. А вы, остальные,

Слушайте слово мое и усвойте его хорошенько.

Очень часто ахейцы, сердясь, про меня говорили

И обвиняли меня. Но не я тут виновен, виновны

Зевс и Судьба, и Эриния, в мраке бродящая вечном.

Это они на собранье жестоко мой ум ослепили

В день тот, когда самовластно я взял у Пелида добычу.

Что ж бы я сделал? Свои божество ведь преследует цели, —

Ата, чтимая Зевсова дочь, которая в силах

Всех ослепить. У проклятой нежнейшие ноги. Не ходит

Ими она по земле, — по людским головам выступает,

Ум затемняя людей. Уж один-то из нас ей попался!

Сам даже Зевс поддался ослепленью, хотя и сильнейший

Он, говорят, средь мужей и богов; но и Зевса-Кронида

Гера, хоть слабая, все же коварством своим обманула

Некогда, в день тот, когда предстояло Алкмене

Силу Геракла родить в стенами увенчанных Фивах.

Зевс говорил, уж заране хвалясь перед всеми богами:

«Слушайте слово мое, о боги, и вы, о богини!

Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает:

Выведет на свет сегодня Илифия, помощь родильниц,

Мужа, который над всеми соседями властвовать будет, —

Родом из славных мужей, от крови моей происшедших!»

В сердце коварство тая, отвечала владычица Гера:

«Зевс! Обманешь и к речи своей не приложишь свершенья!

Ну-ка, решись, — поклянись, Олимпиец, великою клятвой,

Что над соседями всеми и вправду владыкою будет

Тот из смертных мужей, от крови твоей происшедших,

Кто, сегодня родившись, из женских выпадет бедер».

Так говорила. Кронион коварства ее не почуял.

Клятвой поклялся великой, и часто в том каялся после.

Гера же ринулась тотчас с высокой вершины Олимпа.

В Аргос ахейский примчалась; как было ей раньше известно,