Большая охота на акул - Хантер С. Томпсон

Но так уж получилось, что фашистским сволочам дали слишком много воли и, завязывая себе петлю, они и нас едва не повесили, пока Washington Post не заполнила наконец силовой вакуум, созданный инертным освещением New York Times на протяжении четырех лет, пока Никсон и его «водопроводчики» строили планы мести вроде «Списка наших врагов» Джона Дина, которых полагалось преследовать через Федеральное налоговое управление, или «Плана сбора информации внутри страны» Чарльза Хастона, по сути, создававшего гестапо Белого дома.

* * *

Но климат тех лет был столь мрачным, что половина вашингтонских журналистов больше беспокоились, не прослушивают ли их телефоны, чем о том, чтобы рискнуть вызвать гнев Хальдемана, Эрлихмана и Колсона, теребя непрочные связи мафиози от администрации, которые, едва придя к власти, начали пожирать все правительство. Капо Никсона тонкостью не отличались: они вломились в Вашингтон армией завоевателей, и порожденная ими атмосфера страха, по всей очевидности, нейтрализовала и New York Times, и прочие очаги возможного сопротивления. Никсону сходило с рук все, он разве что на собственный меч не бросался, прежде чем хотя бы кто-то в социополитическом истеблишменте Вашингтона решился бы бросить ему вызов.

Как чернокожие подростки-взломщики, терроризирующие сегодня шикарный Джорджтаун, Никсон покорил страну так просто, что вскоре утратил всяческий страх. Вашингтонская полиция заметила странную систему во взломах в Джорджтауне и прочих богатых предместьях белого гетто в северо-западном секторе города. Преступники чаще повторно грабили один и тот же дом, чем вламывались туда, где еще не бывали. Отыскав легкую добычу, они обленились: много проще вернуться во второй и в третий раз, чем испытывать судьбу в новом месте.

Полиция, похоже, удивилась, но на самом деле это традиционная практика дилетантов – во всяком случае, среди тех, с кем я когда-то водил компанию. Лет пятнадцать назад, когда я таким баловался, я однажды вечером очутился с двумя друзьями, разделявшими мои пристрастия, в Лексингтоне, Кентукки. Мы поселились в квартире напротив бензоколонки, которую грабили три ночи подряд.

На утро после первого взлома мы стояли у окна, пили пиво и завороженно смотрели, как местная полиция «расследует» ограбление, и, помнится, я думал: «Ха! А ведь бедолагу, наверное, никогда не грабили, и теперь он думает, что бомба дважды в одну воронку не попадает. Черт побери, ну сколько бензоколонок грабили две ночи подряд?»

Поэтому на следующую ночь мы ограбили ее снова, а на следующее утро стояли у окна с пивом и смотрели, как черти что творится через улицу между владельцем бензоколонки и копами, рыщущими вокруг насосов. Мы не слышали, что там говорилось, но владелец, как безумный, размахивал руками и орал на копов, точно их самих подозревал.

Здорово, думал я. Если опять вломиться к гаду сегодня, то завтра, когда появятся копы, он будет орать как резаный. Так оно и вышло. На следующее утро, после трех ограблений подряд, парковка у бензоколонки походила на зону военных действий, но на сей раз копы явились с подкреплением. В дополнение к двум патрульным машинам стоянку заполнили нехромированные, запыленные форды и мужики с военными стрижками в мешковатых коричневых костюмах и ботинках на резиновой подошве. Пока одни серьезно разговаривали с владельцем, другие снимали отпечатки пальцев с дверных ручек, оконных засовов и кассы.

Мы были слишком далеко, чтобы разглядеть, орудуют там фэбээровцы, местные детективы или следователи страховой компании. Но как бы то ни было, они на следующие несколько ночей выставили вокруг бензоколонки вооруженную охрану, поэтому мы решили оставить ее в покое.

Но приблизительно в шесть вечера мы туда заехали и заполнили бак. У конторы слонялось шестеро костлявых мужиков, убивавших время до темноты, изучая карты и диаграммы давления в шинах. На нас они не обращали внимания, пока я не попробовал бросить десятипенсовик в автомат с колой.

– Не работает, – сказал один из них.

Прошаркав к нам, он открыл переднюю стенку автомата, как дверцу сломанного холодильника, и достал из круглой стойки бутылку. Я отдал ему десятипенсовик, который он положил себе в карман.

– А что с ним не так? – спросил я, вспомнив, как трудно было взламывать эту сволочь ломом двенадцать часов назад, когда мы старались добраться до денег.

– Тебя это не касается, – буркнул он, закуривая «Марвел» и глядя на насос, где служащий давал сдачу с десятки за протирку стекол и смену масла. – Не волнуйся, еще ночь не кончится, как кое-кому тут придется гораздо хуже, чем этой развалине. – Он покивал. – На сей раз мы к приходу сволочей готовы.

Они и впрямь были готовы. Я заметил двуствольный обрез в конце стойки с банками машинного масла. На липком полу из линолеума спали два сторожевых пса, цепи от ошейников были обмотаны вокруг автомата со жвачкой. Я испытал краткий прилив алчности, глядя на стеклянную колбу, полную красных, белых, синих и зеленых шариков. Почти все остальное мы с бензоколонки вынесли, и я почувствовал укол сожаления, что автомат со жвачкой остался цел: столько там монеток, и некому их погладить…

Оглядываясь назад, я понимаю, что то мгновение стало для меня началом взросления. Мы достаточно испытывали здесь удачу, а мир полон автоматов с разноцветной жвачкой. Я еще долго не мог забыть странной угрозы в голосе мужика.

Мы покатались немного по центральным улицам, прихлебывая теплое пиво, потом ограбили переполненный винный магазин на Мейн-стрит, затеяв драку с продавцами и обчистив кассу, пока они пытались защищаться.

На этом мы заработали меньше двухсот долларов, приблизительно столько же, сколько срубили за три взлома бензоколонки, и, уезжая из города, я, помнится, подумал, что способен на кое-что получше, чем грабить заправки и винные магазины. Мы рисковали глупо и много, достаточно, чтобы всех троих в тюрьму упрятали по меньшей мере на пять лет. У нас получилось по сто тридцать пять долларов на брата, и половина уже была истрачена на бензин, жратву, пиво и на алкашей, чтобы те купили нам виски, потому что мы были слишком молоды и нам бы не продали, а алкаши запрашивали вдвое за все, что для нас покупали.

Беспредел в Лексингтоне стал, как говорится, моим последним делом. Я даже с мелкими магазинными кражами завязал, что на некоторое время сильно изменило мой образ жизни, поскольку нужно несколько лет, чтобы приобрести сноровку и интеллектуальный подход, необходимые для того, чтобы войти в ювелирный магазин и выйти с шестью наручными часами или в главную дверь кабачка и пугать бармена поддельным удостоверением личности ровно столько, чтобы напарник успел ускользнуть через заднюю дверь с ящиком «Олд форрестер». Но, завязав, я завязал раз и навсегда. А через пятнадцать лет зарока мои навыки настолько атрофировались, что теперь я не могу украсть даже газету с уличной стойки.

И как это меня занесло в воспоминания о подростковой преступности? Я же собирался писать глубокое и серьезное политическое эссе о Ричарде Никсоне.

Впрочем, я, возможно, не так уж отклонился от темы. Думается, я имел в виду образ мыслей уличного подонка, который заставил Никсона так испытывать судьбу, что наконец он зарвался до такой степени, что его уже нельзя было не поймать. Некоторое время ему способствовали удача и апломб рискового дилетанта. Со своей базы в Белом доме Никсон и лос-анджелесские бухгалтера, которых он привез с собой, обращались с традиционной структурой власти Вашингтона с тем же презрением, какое несовершеннолетние взломщики в Джорджтауне питают к крепостям богатых и могущественных – или какое я питал к незадачливому владельцу бензоколонки в Лексингтоне.