Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

Эннин смог задержаться в Китае, посетить буддийские монастыри в провинции Шаньси и прожить несколько лет в Чанъане благодаря помощи большой общины осевших в Китае корейцев. В это время купцы из Силлы играли главную роль в морской торговле Бохая, Желтого моря и Восточно-Китайского моря до Минчжоу (ныне Нинбо) на юге; именно они переправляли многие ввозимые в Китай экзотические товары в Японию и Корею. Знакомство и с Китаем, и с Японией позволяло им служить посредниками в коммерческих и дипломатических связях двух стран. Корейцы в Китае[816] жили на побережье между Шаньдунским полуостровом и Чучжоу (ныне Хуайань), большим портом, куда заходили корабли из Японии и Кореи с грузом, который затем на суденышках поменьше везли во внутренние районы Китая по Великому каналу, Хуайхэ и другим рекам. В корейском квартале Чучжоу имелись староста-кореец и официальный переводчик. Подобные же должные лица были и на Шаньдунском полуострове, где Эннин некоторое время жил в монастыре на горе Чхи, над самым восточным рейдом Китая. Эти квазичиновники представляли не государство Силла, а интересы его купцов.

Самым выдающимся торговцем во времена Эннина был Чан Бого[817] (Кунбок), чья история известна по корейским, китайским и японским источникам. Он был незнатного происхождения, но сделал военную карьеру в китайской армии и в 828 году вернулся в Корею. В то время в Китайском море процветали морской разбой и захват невольников. Чан доложил об этом государю Силлы и попросил поставить его во главе гарнизона на острове Вандо, на юго-западном побережье. Воспользовавшись этой стабильностью, он создал процветающую торговую сеть, достигавшую берегов Японии и Китая. Его хорошо знали как основателя и покровителя монастыря на горе Чхи; Эннин приводит свое письмо Чану, в котором благодарит за гостеприимство и любезное предложение помощи. Примерно в то время, когда Эннин прибыл в Китай, в Силле шла борьба за престол. Чан поддержал Синму-вана, обещавшему, что женится на дочери Чана, если сделается царем. Он и впрямь стал царем, однако вскоре умер. Чан предложил свою дочь наследнику Синму, но царские советники сказали, что дочь человека с диких морских островов — не пара для государя. Оскорбленный Чан поднял мятеж, но его убили, и к возвращению Эннина на Шаньдунский полуостров в 845 году от торговой империи Чана осталось одно воспоминание.

Правительство также распустило гарнизон Чан Бого на острове Вандо, и к концу столетия из-за политической нестабильности в Китае и Корее морская торговля пришла в упадок. Крестьянские восстания 890-х годов быстро объединились вокруг двух вожаков, ставших основателями государств Позднее Когуре и Позднее Пэкче. Силла потеряла значительную часть своих территорий, и теперь за контроль над прибрежной и морской торговлей боролись Позднее Когуре и Позднее Пэкче. В этой войне выдвинулся как флотоводец некий Ван Гон.[818] Он опирался на семейный морской опыт (его дед был видным купцом во времена Чан Бого). Приняв царское имя Тхэджо, Ван Гон провозгласил государство Коре (918–1392) со столицей в Кэсоне и принял капитуляцию Силлы (которая до 993 года сохраняла независимость) и Позднего Пэкче, впервые объединив весь Корейский полуостров.

Отношения Коре и Северной Сун подверглись испытанию в XI веке. В этот период главной угрозой для обоих государств были киданьская империя Ляо и кочевники-чжурчжэни из Маньчжурии. Когда кидани блокировали наземное сообщение, корейские и китайские морские торговцы поддерживали неофициальные контакты между двумя дворами. В Коре основным портом прибытия иностранных кораблей служил Есон, откуда по реке можно было попасть в Кэсон. Как сообщает официальная «История Сун»: «В столице находятся несколько сотен китайцев[819] по большей части из [Фуцзяня], приплывших на джонках для торговли». Купцы из более далеких стран также добирались до Коре морем. Согласно официальной корейской хронике, в 1037 году мусульмане, индусы и другие прибывали с юга через китайские порты.[820]

Не только буддисты подверглись гонениям при Тан Уцзуне. Собираемых налогов не хватало на военные нужды и поддержание системы каналов, так что правительство взялось за мусульман, манихеев, христиан-несторианцев и зороастрийцев. Как ни трудно приходилось религиозным меньшинствам в Чанъане и окрестностях, китайцы в традиционно процветающих областях между Желтой рекой и Янцзы испытывали еще большие тяготы. Несмотря на то что закрытие монастырей увеличило доходы казны, разбойники шайками[821] по сто человек и больше при поддержке продажных чиновников хозяйничали в прежде безопасной долине Янцзы.

Десятилетие спустя недовольство армии и крестьян вылилось в восстание, охватившее нынешний Восточный Чжэцзян, включая порты Ханчжоу и Минчжоу. Беспорядки 850-х годов оказались лишь прелюдией к опустошительному мятежу, поднятому Хуан Чао двадцатью годами позже. Захватив почти всю провинцию Фуцзянь, Хуан Чао предложил двору назначить его наместником Аннама. Чиновники отказались на том основании, что «рынки и перевозки[822] в Южном море составляют огромное богатство, и разбойники, прибрав их к рукам, станут еще могущественнее». Оскорбленный Хуан Чао двинулся на Гуанчжоу — порт, через который осуществлялась почти вся внешняя торговля Китая. По сообщению перса Абу Зайда, город капитулировал после почти годовой осады, и воины Хуан Чао перебили 120 000 магометан, евреев, христиан и парсов,[823] бывших здесь по своим делам.[824] Затем Хуан Чао захватил Лоян и Чанъань. Император Тан Сицзун вынужден был бежать, как Сюаньцзун во время восстания Ань Лушаня ста двадцатью годами раньше. Однако подвоз провианта с юга был для мятежников не менее важен, чем для императоров. Поскольку столица не могла сама себя прокормить, правление Хуан Чао оказалось коротким и оставило по себе чудовищные воспоминания. Движение по каналам остановилось, в столице закончилась еда, началось людоедство, поскольку «сообщение с юго-востоком[825] было перерезано: не осталось никаких способов подвезти продовольствие», — горестно писал современник. Сицзун в конечном счете взял верх, но, несмотря на победу правительственных сил, династия так и не оправилась от ущерба, нанесенного ее финансам, престижу и административной системе.