Ельцин как наваждение - Павел Вощанов

– Та-ак!

– Давай на всякий случай перестрахуемся, слегка запутаем следы, мало ли что.

– И куда же мне прикажешь лететь?

– В Стамбул. Завтра рано утром у Али Шена из Ленинграда вылетает какой-то борт. Я с ним договорился, командир «присядет» во Внуково и подберет тебя.

– И что я буду делать в Стамбуле?

– Ничего не будешь делать. Сразу пересядешь в другой самолет и полетишь в Софию.

– Час от часу не легче! Там-то что буду делать?!

– Там я тебя встречу.

– И что дальше?

– Вечером тебя ждет Желю Желев.

– Ну, и намудрил же ты, Володька…

– В общем, завтра вечером ужинаешь с президентом Болгарии.

– Это твоя инициатива?

– Его! Еще вопросы имеются? Нет? До завтра!

Начинается новая жизнь. Какой-то она будет? Черт ее знает! Но какой бы ни была, а в ней теперь все будет зависеть только от меня, и не от кого больше. Разве это не счастье? Истинная сладость свободы ощущается только после неволи.

Спустя несколько месяцев мой оставшийся в Кремле помощник Алексей Новиков расскажет забавную историю, связанную с моим уходом.

Дело было в поездке президента России по просторам вверенной его заботам страны. Кажется, по Карелии. Журналисты кремлевского пула передвигались на специально выделенном для них комфортабельном автобусе, как и положено, в сопровождении двух сотрудников Службы безопасности. В долгой дороге пишущую братию утешают две вещи – легкая выпивка и непринужденный разговор. В тот раз все именно так и было. Причем охранники не отстранились от питейного настроя сопровождаемых лиц, а разделили с ними скромную трапезу. Но журналисты были б не журналистами, если бы не использовали момент для того, чтобы порасспросить коржаковских парней про кремлевские таинства. Кто-то задал вопрос:

– А все-таки почему Вощанов ушел?

– Ушел? – охранник насмешливо скривил рот. – Не ушел, а сбежал. Его же со дня на день должны были арестовать. А ему, видно, кто-то шепнул.

– А было за что арестовывать?

– Конечно! За взятки. Когда мы после его бегства вскрыли у него в кабинете сейф – каких там только купюр не было! И зеленые, и красные, и синие. Со всех собирал, гад!

– А почему он их не забрал?

– Так в сумку ж не уместились! Дежурный у Спасских ворот после показал, что он ее еле пёр, аж сгибался весь.

Жаль, запамятовал имя того охранника. Лицо помню, а имя не вспоминается. А спросить уже не у кого – Леша Новиков умер через полтора года после своего ухода из Кремля. Говорят, крепко пил. Типичный синдром невостребованности. Думал, с записью в трудовой книжке о службе «при Ельцине» будет нарасхват, а вышло наоборот…

Часть вторая

Надо признать, человек частенько заблуждается относительно себя – то переоценит свое значение в окружающем мире, то преувеличит интерес этого самого мира к своей персоне. Я тоже думал, что уезжаю в Будапешт на пару месяцев, чтоб переждать шум-гам, вызванный моим неожиданным уходом от Ельцина. А шума-то особого и не случилось! Телевизионные аналитики поговорили день-другой, посудачили, и все стихло. Интерес долго не угасал лишь у аккредитованных в Москве западных журналистов. Да и то, если разобраться, не ко мне лично, а к тому кремлевскому миру, о котором теперь мог позволить себе рассказать что-нибудь пикантное. От кого им еще такое узнать, как не от якобы обиженного отставника? Те, что при должности, себе подобного не позволят даже под пытками.

Что касается «кремлевской мести», которой начинал стращать мой друг Ряшенцев, лишь только речь заходила о возвращении в Москву, то ее тоже не было и в помине. Спустя несколько дней после моего ухода из Кремля Ельцин самолично позвонил главному редактору «Комсомолки» Владиславу Фронину, произнес несколько хвалебных слов о моих талантах и достоинствах и попросил сделать все возможное, дабы его бывший пресс-секретарь мог продолжить работу на творческом поприще. Понятно, что никаких симпатий при этом ко мне не испытывал. Просто в ситуации, когда оппозиция набирает силу, для него это лишняя головная боль, если вдруг вчерашний помощник переметнется к врагу. Не то чтоб знает слишком много потаенного, хотя и не без этого, но политический эффект все же нежелательный. Легче позвонить и проявить заботу. Что и было сделано.

А вот оппозиционеры разыскивали меня весьма настойчиво. Дома в Москве телефон буквально не умолкал. Я оказался востребованным всеми, кто против Ельцина. От ортодоксальных коммунистов Полозкова до либералов Вольского. Чего мне только не предлагали – учредить партию, создать политический клуб, издавать резко оппозиционную газету, принять участие в избирательном блоке! Всего и не перечислить. Пожалуй, это и было главной причиной моего долгого сидения в Будапеште. Конечно, большая политика – наркотик, от которого трудно отказаться «без ломки». Но есть некий предел грехопадения, за которым наступает политическая всеядность, когда тебе неважно, с кем и в чем, главное – чтоб о тебе не забыли. Только после Кремля, где хорошо ли, плохо ли, но действительно вершилась какая-то политика, не хотелось опускаться до уровня примитива. Образно говоря (если развивать мысль, что политика – это наркотик), не хотелось переключиться с кокаина элитарных салонов на нюханье скипидара в грязном подъезде. И в том, и в другом, безусловно, присутствует грех. Но уж если грешить, так грешить красиво и по большому счету.

Но всему – и хорошему, и плохому – когда приходит конец…

Вчера в Будапешт (и как только раздобыл номер моего телефона?) позвонил Федор Сизый, коллега по «Комсомолке», с которым приятельствовали еще до моего ухода к Ельцину. С полчаса с вдохновением рассказывал о своих наполеоновских планах:

– Мы сделаем лучшую в России газету! Как тебе такое название: «Деловой вторник»?

– Почему «деловой» и почему именно вторник, а не среда и не пятница?

– Будет и среда, и пятница! В перспективе это вообще будет ежедневная газета. А «деловой», потому что деньги дает «Газпром», Рэм Иванович Вяхирев. Он мой друг, понимаешь?

– А как же «Комсомолка»?

– Для начала, «Деловой вторник» будет ее еженедельной вкладкой. Ты, кстати, в «Комсомолке» тоже сможешь печататься. Я говорил о тебе с Фрониным. Он сказал: нет проблем!

Вот теперь сижу и мучаюсь: что я здесь, в Будапеште, кисну? Там, в России, жизнь бьет ключом. Вон даже Федор, на что разбитной гуляка, и тот затевает какое-то серьезное дело. А я?! Хуже эмигранта! Сажусь утром в подаренный Ряшенцевым «Мерседес» и катаюсь бесцельно по всей округе. А придет в голову попить словацкого пива, так еду аж до самой Братиславы, лишь бы время убить. В общем, поря возвращаться. Хочу домой!

Ряшенцев смотрит на меня с жалостью, как на тронувшегося умом беглого каторжника, вдруг затосковавшего по соляным копям: