Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов - Винсент Ван Гог

Ты можешь лишь рассчитывать, что я изо всех сил постараюсь вновь стать деятельным, а быть может, и полезным, хотя бы в том смысле, что я хочу писать картины лучше, чем прежде.

Многое в здешнем пейзаже часто наводит на мысль о Рёйсдале, но не хватает фигур крестьян. У нас повсюду, в любое время года, видишь мужчин, женщин, детей, животных за работой, здесь нет даже трети этого, и потом, они – не добросовестные северные работники. Кажется, что они трудятся на земле кое-как, лениво, без огонька. Может быть, я мыслю неправильно – по крайней мере, надеюсь, что так, ведь я не из здешних. Но из-за этого все оказывается холоднее, чем думаешь при чтении «Тартарена», которого, возможно, уже много лет назад изгнали вместе со всей семьей.

Главное, напиши мне вскорости, так как твои письма приходят с большим опозданием. Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо. Для меня большое утешение знать, что ты больше не живешь один.

Если в какой-нибудь месяц для тебя будет слишком обременительно посылать мне краски, холсты и т. д., не посылай их – знай, что лучше жить, чем отрешенно творить искусство.

Прежде всего твой дом не должен быть печальным или мертвым. Это первое, живопись – потом.

Затем, я хочу попытаться начать вновь с более простыми красками – например, с охрой.

Разве ван Гойен уродлив из-за того, что у него все целиком написано маслом, с очень небольшим добавлением нейтрального цвета? Или Мишель?

Мой «Подлесок с плющом» закончен, и мне очень хочется послать его тебе, как только он высохнет достаточно, чтобы свернуть холст.

Крепко, крепко жму руку тебе и твоей жене.

782. Br. 1990: 784, CL: 595. Тео Ван Гогу. Сен-Реми-де-Прованс, четверг, 18 июня 1889, или около этой даты

Дорогой Тео,

спасибо за твое вчерашнее письмо. Я тоже не могу писать так, как желал бы, но, в конце концов, мы живем в такую бурную эпоху, что иметь мнения, достаточно твердые, чтобы судить о чем-либо, решительно невозможно.

Я очень хотел бы знать, по-прежнему ли вы ходите в рестораны или больше обитаете у себя. Надеюсь, что так – со временем станет ясно, что это самое лучшее.

У меня все хорошо – как ты понимаешь, полгода полнейшего воздержания в еде, питье, курении и две двухчасовые ванны в неделю в последнее время не могли не оказать успокоительного эффекта. Итак, все отлично; что до работы, она занимает меня и отвлекает – это очень нужно мне, – а вовсе не изнуряет.

Очень рад, что Исааксон нашел в моей посылке вещи, которые пришлись ему по вкусу. Похоже, они с де Ханом оказались верными товарищами, что в эти дни редкость и должно цениться по достоинству. И если, как ты говоришь, нашелся другой, нашедший нечто в желто-черной женской фигуре, я не удивлен, хотя и считаю, что это заслуга модели, а не моей живописи[109].

Я совершенно отчаялся найти моделей. О, если бы у меня время от времени был кто-нибудь вроде нее или женщины, позировавшей для «Колыбельной», я делал бы нечто другое.

Я нахожу, что поступил правильно, не выставив моих картин на выставке Гогена и других. У меня имеется веская причина воздержаться, не обижая их, ведь я сам еще не поправился.

Не сомневаюсь, что у Гогена и Бернара есть большие и действительные заслуги.

Такие, как они, живые, молодые, которые должны жить и пытаться прокладывать себе путь, не могут повернуть свои картины лицом к стене до тех пор, пока люди не соизволят поместить их куда-нибудь в официальный маринад. Это более чем понятно. Выставляясь в кафе, мы поднимаем шум, и не скажу, чтобы это было дурным вкусом. Но у меня есть на совести это преступление, даже два – я выставлялся в «Тамбурине» и на бульваре Клиши. Не говоря уже о беспокойстве, причиненном 81-му добропорядочному людоеду из славного города Арля и их чудесному мэру.

Итак, я, бесспорно, хуже и виновнее их в этом смысле (наделал шума, но, право же, невольно).

Малыш Бернар, по мне, уже написал несколько совершенно поразительных картин, где есть нежность и что-то в высшей степени французское и искреннее – редкого качества.

Словом, и он, и Гоген – не те художники, которые могут выглядеть так, будто они хотят пробраться на Всемир выст с черного хода. Будь спокоен насчет этого. Что они не смогли смолчать, это понятно. Движение импрессионистов не было чем-то единым, а значит, они не такие опытные бойцы, как художники вроде Делакруа и Курбе.

У меня наконец-то есть пейзаж с оливами и еще – новый этюд со звездным небом.

Не видя последних картин Гогена и Бернара, я все же вполне убежден, что два этюда, которые я тебе называл, выполнены в схожем духе. Посмотрев на них и на тот, что с плющом, ты лучше, чем из моих рассказов, поймешь, о чем порой мы говорили с Гогеном и Бернаром, что нас заботило. Это не возвращение к романтизму или религиозным идеям, нет. Однако, следуя путем Делакруа, вернее, чем это кажется, при помощи цвета и рисунка, превосходящего точностью натуралистичную обманку, можно изобразить сельскую природу, которая чище парижских предместий и кабаре. Можно попытаться написать людей, которые также будут безмятежнее и чище, чем те, на которых смотрел Домье, – но, конечно, следуя Домье в том, что касается рисунка. Оставим вопрос о том, существует это или нет, но мы полагаем, что природа простирается дальше Сент-Уэна[110].

Возможно, при чтении Золя нас трогают звуки чистого французского языка – к примеру, ренановского.

И наконец, если «Le Chat Noir» рисует для нас женщин по-своему – особенно Форен в своей виртуозной манере, – мы, не слишком-то парижане, но так же любящие Париж с его изысканностью, стремимся доказать, что существует и нечто совершенно иное.

Мы, Гоген, Бернар и я, возможно, никуда не продвинемся и не одержим победу, но и не потерпим поражения. Возможно, мы живем не для того и не для другого, а чтобы утешать или подготовить живопись, приносящую больше утешения. Исааксон и де Хан также могут не добиться успеха, но они в Голландии ощутили необходимость заявить, что Рембрандт писал великие вещи, а не обманки: они тоже почувствовали нечто иное.

Если ты можешь дублировать «Спальню», лучше сделать это до отправки мне.

У меня вовсе не осталось белил.

Ты очень порадуешь меня, если напишешь мне вскорости. Я так часто думаю о том, что немного погодя, как я надеюсь, ты обретешь в браке новую силу и через год поправишь здоровье.

Что мне будет очень приятно иметь здесь, чтобы перечитывать время от времени, так это Шекспира. Есть издание стоимостью в шиллинг, «Шекспир Дикса за шиллинг»: это полное собрание. Разных изданий много, и я думаю, что дешевые остались прежними, в отличие от дорогих. Как бы то ни было, я не хочу книг дороже трех франков.