Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

29-го. Утром, (сделав) одну милю, прибыл в Глиняны (Glina) — город, окруженный хорошим валом и сохранивший свое население. Проехав еще пять миль, достиг в тот же вечер Лемберга, где остановился на посаде.

30-го. Я подвинулся со своим багажом ближе к городу и поселился в посаде же, (но) у самых городских ворот. Посад имеет прежалкий вид, так как три года тому назад его сожгли шведы, когда взяли Лемберг приступом[397]. Город окружен большим высоким валом: стеной же — небольшой, старинной, с башнями — укреплена только внутренняя его часть. Самый город прекраснее всех прочих городов подобного размера. Здесь много красивых дворцов; почти все дома пятиэтажные, с большими колоннами из кубических камней, и украшены прекрасными изваяниями; окна снабжены железными ставнями или решетками. Впрочем, там и сям дома пришли в разрушение, так как война разорила важнейших обывателей, и они домов своих более не в состоянии поддерживать. Особенным великолепием отличается здание Иезуитской коллегии с (ее) церковью. Говорят, будто король Шведский, которому при взятии и разграблении Лемберга досталась богатейшая добыча, сказал, что во всем его государстве нет такого количества золота и серебра, какое он нашел в одном этом городе. Шведы взяли между прочим золотые и серебряные украшения изо всех церквей и монастырей и (всюду) производили насилия; впрочем, (после) штурма жизнь людей щадили. Мужчины в Лемберге носят польский костюм, женщины французский. Вообще, в местных женщинах ничего польского не заметно. В Лемберге есть замок; стоит он на чрезвычайно высокой горе, превышающей высочайшие церковные шпицы, окружен стенами и башнями и может обстреливать все городские улицы.

Во время моей стоянки (в Лемберге) царский генерал Янус напечатал и обнародовал в Польше манифест (patent), в котором, под страхом конфискации имущества, (лишения) чести и смертной казни, запрещал обывателям присоединяться к шведской партии. (Но в сущности), даже сам король не имеет права обнародовать подобного рода манифесты без (предварительного) согласия Речи Посполитой. (Мера) эта, равно как и многое другое, вызвала в большинстве поляков крайнее озлобление против русских, так что они не скрывают своих симпатий к шведам, хотя и отнявшим у них вежливыми (приемами) гораздо более, нежели русские силой. Поляки следующим образом объясняют причины, по которым они более озлоблены против русских, чем против шведов. Шведы явились (в Польшу) как враги и взяли с поляков большие поборы, но, получив что следовало, предоставили им владеть прочим их имуществом спокойно, в безопасности, как в самые мирные времена. Напротив, русские явились в качестве друзей, однако тоже потребовали с поляков налогов, а теперь, получив их, все-таки по-прежнему разбойничают, грабят, воруют, открыто производят всевозможные насилия, уносят все из занимаемых ими домов; без всякой совести, даже во время поста, когда не могут есть мяса, убивают скот, только затем чтоб продать с него шкуру, а тушу бросают собакам и производят многие другие (бесчинства), исчисление которых заняло был слишком много (времени и места). Поляки (жаловались) и на своего короля, который-де не оказывает им в данном случае защиты, позволяет царю распоряжаться в Польше по своему усмотрению (и предоставляет ему) без суда и расправы сажать в тюрьму важнейших особ, чего не бывало с самого основания Речи Посполитой.

Комендантом в Лемберге состоит Каппингхаузен (Cappinghausen), природный швед, принявший католичество.

Прежде чем ехать далее, я должен был остановиться здесь на несколько дней, чтобы дать поправиться моим людям, которые почти все были больны и в таком состоянии продолжать путешествия не могли.

6-го. Я снова пустился в путь в сопровождении стражи из четырех драгун, которую назначил мне лембергский администратор, весьма учтивый поляк, Озелинский (Oselinski). (Сделав) три мили, я приехал вечером в городок Янов; близ него находится озеро, спускаемое каждые три года, причем (всякий раз) ловится рыбы на двадцать с лишком тысяч польских злотых.

7-го. (Сделав) до полудня две мили, достиг источника, имеющего три обильных ключа минеральной воды, сильно отзывающейся и пахнущей селитрой. В дождливую пору — (а) мне случилось быть там именно в дождь — вода вытекает (из земли) весьма мутная, с песком; (но) если зачерпнуть воды (в сосуд), то песок сейчас же садится на дно, и она становится совершенно прозрачной. Летом, особенно в сухую пору, источник бьет на высоту человеческого роста. К нему собираются многочисленные больные, пьют эту воду и получают исцеление. Свойство воды послабляющее, без болей. Как мне передавали, сюда нередко приезжают доктора из Италии, Англии, Германии и других стран, чтобы испробовать воду источника и исследовать ее свойства и (целебную) силу.

Проехав полмили за деревню Шкло, достиг Язова. В одной миле за Язовом, около большого озера, стоит город Завадов (Zawarow). Проехав в близком расстоянии от этого города (и сделав) еще полторы мили, прибыл вечером в деревню Кохановску, где переночевал.

8-го. Проехав до полудня, в дурную, дождливую погоду, 3½ мили, достиг Коржницы. После полудня (сделал) еще две мили (и прибыл) в Ярослав. Чтоб попасть в этот город, пришлось перебраться на паромах через узкую, (но) быструю речку Сан.

9-го. Я послал своего секретаря в собравшийся в Ярославе трибунал уведомить вице-маршалка о своем приезде и просить его о назначении караула к моим дверям, так как все гостиницы были заняты лицами, имевшими дело до трибунала, и я вынужден был поселиться на самом краю города, в домишке не внушающем доверия. Вице-маршалок немедленно прислал мне караул из четырех человек, имевших каждый по ружью и сабле и по топору на плече. Как мне объясняли, такого рода (воины) принадлежат к польскому дворянству и содержат каждый по слуге или холопу (knegt), которых называют сынцами (sonets?).

Царь назначил мне свидание в Ярославе, но потом уехал оттуда, а его министерство, по русскому обычаю, не оставило мне ни письменного, ни (словесного) извещения о том, куда он направляется. Добыть лодки и людей, чтоб плыть вниз по реке Сану, (вдогонку) за царем, стоило мне больших хлопот. Наконец мне удалось купить одно судно, впрочем не совсем готовое. Пока его снаряжали для продолжения моего путешествия, я осмотрел Ярослав. Вследствие (съезда) трибунала, который собрался здесь временно, ввиду чумы, свирепствующей в Люблине, город был полон народа. Вдобавок в то время в Ярославе происходила ежегодная ярмарка, длящаяся восемь недель, и это еще более увеличивало наплыв приезжих. Здесь попадались богатые лавки и продавалось все, что угодно; но цены были дорогие. Город окружен старинными стенами с передовыми валами. Теперь и стены, и валы разрушены. (В Ярославе) много красивых домов. Расположен он на высокой горе.

Я купил здесь баржу за тысячу польских злотых. Штурману, который должен был (меня) везти, я обязался уплатить — дойдем ли мы до Данцига или до Эльбинга (безразлично) — сто польских злотых и во время пути содержать его на моем продовольствии. Нанял я также восьмерых гребцов за 38 злотых каждого, (при жалованье) в четыре злотых в неделю на харчи. Баржа, купленная мной неготовой, законопачивалась на польский манер. В пазы прежде всего засовывались небольшие, толщиной в палец, обмазанные дегтем волосяные жгуты в виде веревок; засовывались они в два или три слоя, смотря по глубине паза, и всякий слой обматывался (перекладывался?) зеленым древесным мохом, сверху паз закладывался рейкой из расщепленной лещиной палки, которая прибивалась двухшпильными гвоздями с плоскими шляпками, причем один шпиль гвоздя вгонялся в один край рейки, а другой в другой край. Баржа эта — без мачты, паруса и якоря — была плоска и имела всего восемь весел. Длина ее равнялась 50 футам, а ширина 20.