Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан

Главное расхождение этих двух описаний состоит в том, что Сюффрен утверждает, будто его флагманский корабль прошел вдоль всей английской линии, от арьергардного до шестого корабля, тогда как Юз говорит, что французы разделились на две линии, которые, по приближении, направились – одна на арьергард, а другая на центр его эскадры. Последний маневр был бы лучшим; ибо если головной корабль атакующего прошел бы, как утверждает Сюффрен, вдоль линии неприятеля, от арьергардного до шестого корабля, то он последовательно принял бы на себя огонь шести кораблей, который нанес бы ему большие повреждения и заставил бы его расстроить линию. Сюффрен также указывает на намерение обойти арьергард, расположив три корабля под ветром у него. Два из них заняли это положение. Далее Сюффрен указывает причину, по которой он не подошел ближе на своем головном корабле; но так как и следовавшие за ним корабли не приближались, то внимание Юза не было привлечено к его поступку.

Французский коммодор был серьезно, и кажется справедливо, рассержен бездеятельностью некоторых своих капитанов. На второго в порядке командования он жаловался своему министру: «Будучи впереди, я не мог хорошо видеть то, что происходило в арьергарде. Я приказал г-ну де Тромелэну (de Tromelin) дать сигнал кораблям, которые могли быть возле него; он только повторял мои собственные, не обеспечив их исполнения». Эта жалоба была вполне справедлива. 6 февраля, за десять дней до боя писал своему помощнику следующее:

«Если мы будем так счастливы, что окажемся на ветре, то, поскольку в английской эскадре всего восемь или, самое большое, девять кораблей, я намереваюсь обойти его арьергард. Предполагая, что ваш отряд будет в арьергарде, вы увидите, сколько кораблей окажутся за линией неприятеля, и дадите им сигнал обойти ее[170] (т. е. напасть с подветренной стороны)… Во всяком случае, я прошу вас указать вашему отряду маневры, которые, по вашему мнению, всего лучше обеспечат успех сражения. Занятие Тринкомале и Негапатама, а может быть и всего Цейлона должно заставить нас желать генерального сражения».

Последние две фразы выясняют взгляд Сюффрена на положение в Индийских морях, которое требовало сперва разгрома вражеского флота, а затем и захвата известных стратегически ценных портов. Что это определение положения было справедливо, столь же верно, как и то, что оно перевернуло обычные французские понятия, согласно которым порт считался первым объектом действий, а флот неприятеля – вторым. Генеральное сражение было первым желанием Сюффрена, и поэтому правильно сказать, что уклонение от такого боя должно бы было быть первой целью Юза. Старания последнего занять наветренное положение были поэтому целесообразны; и так как в феврале месяце морской бриз в Мадрасе начинает дуть с востока и юга около одиннадцати часов утра, то Юз, вероятно, поступил хорошо, держась этого направления, хотя результат обманул его ожидания. Де Гишен в одном из его сражений с Роднеем выбрал такой курс, чтобы быть на ветре, когда подует полуденный бриз, и это желание осуществилось. О том, как воспользовался бы Юз преимуществом наветренного положения, можно судить только по его собственным словам, что он искал его для сражения на более близкой дистанции. В этом еще нет гарантии искусного пользования тактическим преимуществом.

Сюффрен также излагает в обращении к Тромелэну (Tromelin) свой взгляд на обязанности второго в порядке командования – взгляд, который в основном совпадает со взглядом на тот же предмет Нельсона, выраженный в его знаменитом приказе перед Трафальгаром. В этом первом своем сражении Сюффрен вел главную атаку сам, предоставив управление тем, что может быть названо резервом, – по крайней мере, во второй половине сражения, – своему помощнику, который, к несчастью для него, был не Коллингвудом и совершенно не сумел оказать ему поддержку. Вероятно, что занятие Сюффреном головного положения не было следствием каких-либо теоретических взглядов его, а было вызвано тем фактом, что корабль его являлся лучшим ходоком во флоте и что поздний час и легкость ветра делали необходимым вызвать неприятеля на бой возможно скорее. Но этот шаг был ошибкой со стороны Сюффрена. Нахождение командующего на головном корабле сопряжено – не необходимо, но весьма естественно – с идеей подачи примера; и удержание им своего корабля на порядочной дистанции от неприятеля ради превосходных тактических оснований заставило капитанов, державшихся у него в кильватере, также не приближаться к неприятелю, несмотря на сигналы, что было естественно, почти простительно. Противоречие между приказаниями и примером, – которое проявилось столь ярко при Виксбурге в нашей гражданской войне, вызвав недоразумения и вражду между двумя храбрыми офицерами, – не должно допускаться. Дело начальника предупредить такие недоразумения путем самого тщательного предварительного разъяснения как буквы, так и духа своих планов. Это особенно важно по отношению к сражениям на море, где дым, слабый ветер и перебитый такелаж могут сделать весьма затруднительным чтение сигналов, являющихся почти единственным средством связи. Такова была практика Нельсона; не чужд был пониманию этого и Сюффрен. «Точное согласование диспозиций с теми, кто должны исполнять их, – необходимо», писал он д’Эстену за три года до этого. Но если следовавшие за ним и сражавшиеся корабли еще можно извинить, то действия арьергардных кораблей и особенно второго, в порядке командования, офицера, хорошо знавшего планы Сюффрена, являются непростительными. Он должен был принудить арьергардные корабли занять подветренное положение, сам став в голове, если это было необходимо. Ветер был достаточно силен для этого, ибо два капитана действительно вступили в бой под ветром – один из них без всяких приказаний, побуждаемый лишь собственной доброй волей и мужеством и следуя лозунгу Нельсона: «капитан, который ставит свой корабль борт о борт с неприятельским, не может быть очень неправ». Он получил особенное одобрение Сюффрена, что само по себе было почетной наградой. Было ли неудовлетворительное поведение столь многих его товарищей следствием их неполноценности, или оно было вызвана раздорами и вероломством в их среде, – это неважно для военного писателя, но должно интересовать французских офицеров, ревниво относящихся к чести своего оружия. Жалобы Сюффрена после нескольких неудач сделались очень бурными.

«Мое сердце, – писал он, – разрывается от всеобщей измены. Я только что потерял случай уничтожить английскую эскадру… Все – да, все – корабли могли бы подойти близко к неприятелю, так как мы были на ветре и впереди, и ни один не сделал этого. Некоторые из них вели себя храбро в других сражениях. Я могу только приписать этот страх желанию привести к концу крейсерство, злой воле и невежеству. Результат был ужасен. Я должен сказать вам, монсеньер, что офицеры, которые были на Иль-де-Франсе, не моряки и не военные люди. Не моряки, ибо они не были в море; а их коммерческий темперамент – независимый и недисциплинированный – безусловно противен воинскому духу».