Восьмой круг. Златовласка. Лед - Эд Макбейн

Джейми рассказывал мне об их первых годах совместной жизни, о фригидности Бетти. Я вспомнил, что еще вчера в разговоре со мной Бетти сокрушалась о том, как трудно найти свободных мужчин в этом городе, полном разведенок и вдов. Говорила про защиту своего доброго имени, про то, как не хочет, чтобы шпионили за ее частной жизнью. И вдруг мне показалось вполне правдоподобным, что она солгала полиции про то, где находилась в ту воскресную ночь, не признавшись, что провела ее с женщиной, которую подцепила в баре.

— Ладно, — кивнул я. — Прошу меня извинить.

— Тогда пошел вон отсюда, — сказала Джеки.

Камера Майкла находилась в конце коридора. Было половина одиннадцатого утра, он позавтракал в семь и ждал, чтобы его перевезли в тюрьму через дорогу. Десятью минутами раньше я позвонил Эренбергу, и он велел мне приехать как можно скорее, если я хочу поговорить с Майклом до того, как его увезут. При виде меня Майкл не выказал особого энтузиазма.

— Приехала твоя сестра, — сообщил я. — Я разговаривал с ней вчера вечером.

— Хорошо, — ответил он.

— Она дала мне письмо, которое ты написал ей. Я собираюсь показать его полиции.

— Зачем она это сделала?

— Пытается помочь тебе.

— Она поможет мне, если не будет совать нос в это дело.

— Майкл, я должен задать тебе несколько вопросов.

— Не хочу я отвечать ни на какие вопросы. Почему вас вообще пустили ко мне? Неужели у меня нет никакого права определять, кто…

— В письме ты…

— Господи!

— Твое письмо не создает о тебе впечатления человека, который задумывается об убийстве. Ты даже напомнил своей…

— Плевать мне на то, как я выгляжу в этом письме.

— Ты даже напомнил сестре, что скоро день рождения Морин. Попросил прислать ей открытку, помнишь?

— Да, помню.

— Если бы ты собирался убить Морин…

— Я ничего не планировал!

— Значит, ты действовал стихийно, под влиянием момента?

— Да, именно так. Я уже говорил вам. Почему бы вам не пойти послушать запись? Там все сказано, чего вам еще нужно, черт вас дери?

— И все-таки?

— Не знаю.

— Расскажи, что говорила тебе Морин по телефону.

— Я уже рассказал вам об этом. Она сказала, что напугана и хочет, чтобы я пришел в дом.

— Чего боялась Морин?

— Она не объяснила.

— Просто сказала, что боится?

— Да.

— Но не сказала, чего именно?

— Мол, не знает, что делать.

— Делать с чем? Майкл, ты только повторяешь…

— Она так сказала, черт возьми!

— Она сказала, что не знает, что делать.

— Да.

— А ты не спросил ее, в чем дело. Человек говорит: «Я не знаю, что делать»…

— Да, я не спрашивал ее.

— Тебе совсем не было любопытно?

— Нет.

— Но ты пошел к ней домой?

— Вы знаете, что пошел.

— Почему?

— Потому что она была напугана.

— И не знала, что делать?

— Правильно.

— Но она так и не пояснила, чего боится или что…

— Послушайте, вам не удастся подловить меня, — вдруг сказал он.

— Подловить?

— Вы слышали.

— Для чего?

— Да так.

— Никто тебя не пытается подловить, Майкл.

— Хорошо.

— Поверь мне.

— Чудесно, тогда почему бы вам не отправиться домой? Я больше не хочу говорить о Морин.

— Почему ты попросил сестру послать ей открытку?

— Я уже сказал вам, что не хочу…

— А ты тоже собирался послать ей открытку?

— Нет, я собирался купить ей что-нибудь.

— Что?

— Какая разница? Она умерла.

— Майкл… Когда в ту ночь ты пришел к ней, о чем ты разговаривал?

— Не помню.

— Вы прошли в кухню, сели за стол?

— Да.

— О чем ты разговаривал?

— Не знаю.

— Ты говорил о том, что собираешься продолжить учебу?

— Да, верно, об этом. А еще про алименты, про то, что папа перестал платить их.

У него была какая-то особая манера ухватываться за чужие предположения и превращать их в свои ответы. За секунду до того Майкл не мог вспомнить, о чем они с Морин разговаривали, однако теперь, когда я предположил возможную тему беседы, он сразу ухватился за нее. Задай я подобный вопрос одному из моих клиентов в суде, адвокат противоположной стороны немедленно вскочил бы с места и закричал, что я подсказываю свидетелю. Я решил, что с ним надо вести себя осторожнее.

— Майкл, до которого часу вы разговаривали?

— До. Допоздна. Я не ношу часов.

— Тогда откуда ты знаешь, что было уже поздно?

— Ну… Морин сказала, что уже поздно.

— А потом что?

— Не знаю.

— Когда ты потянулся за ножом?

— Не помню. Я же говорил вам, что не помню.

— Майкл, во время беседы с Морин в какой-то момент ты встал из-за стола и взял нож. Об этом ты сообщил Эренбергу. Я хочу знать почему. Что такого Морин могла сказать, чтобы спровоцировать тебя…

— Ничего. Отстаньте от меня! Ничего она не говорила.

— Ты просто взял нож?

— Да.

— Вот просто так, ни с того ни с сего.

— Не помню.

— Ты только сообщил мне, что Морин сказала, что уже поздно.

— Она сказала, что идет спать, потому что уже поздно.

— Она сказала именно это? Ты не мог бы припомнить точнее?

— Она сказала, что… что у нее завтра день забит под завязку, уже поздно и она собирается ложиться спать.

— Звучит, будто…

— Она так сказала.

«Он же был у меня дома во вторник на прошлой неделе. Они с Морин просидели полночи за кухонным столом, беседовали. Это был разговор по душам. О том, что я перестал платить алименты, о его возможном возвращении к учебе — да они бы еще сто лет проговорили, если бы я не сказал, что мне пора спать, поскольку завтра у меня день забит под завязку…»

— Похоже, твой отец так сказал.

— Отца там не было.

— Не в воскресенье, Майкл, а во вторник, когда вы с Морин проговорили в кухне несколько часов.