Колдун и кристалл - Стивен Кинг

– Мистер Джонас? Элдред?

Он повернулся, улыбаясь, к обладательнице голоса. Несвеженькой, с капельками росы цветочнице с большущими глазами и влажными, чутьприоткрытыми губками, но худосочной женщине в последнем приступе молодости, сплоской грудью, плоским задом, тонкими бледными губами, волосами, стянутыми назатылке в тугой узел. Образу его мечты соответствовали только широко открытыеглаза. Видать, я прострелил даме сердце, с сарказмом подумал Джонас.

– О, Корделия! – Он взял ее руку в свои. – Какая ты сегодняочаровательная!

Щечки Корделии покраснели, она захихикала, как девочка. Вэто мгновение она выглядела на сорок пять, а не на шестьдесят. Но ей же нешестьдесят, отметил про себя Джонас. Эти морщины у рта и тени под глазами…появились недавно.

– Ты очень добр ко мне, но я знаю, что это не так. Я несплю, а когда женщина моего возраста не спит, она стареет на глазах.

– Прискорбно слышать, что ты плохо спишь, – посочувствовалДжонас. – Но теперь погода переменилась и…

– Дело не в погоде. Могу я поговорить с тобой, Элдред? Я вседумала и думала, но ты единственный, к кому я могу обратиться за советом.

Улыбка Джонаса стала шире. Он подхватил Корделию подлокоток, тут уж она зарделась как маков цвет. Джонас решил, что с такимприливом крови к голове она сможет говорить часами. И каждое ее слово обещалобыть интересным.

Наиболее эффективным средством для развязывания языкаженщинам определенного возраста и темперамента является чай. Поэтому Джонас, неколеблясь ни секунды, отставил свои планы выпить кружку пива (и, возможно,поближе познакомиться с очаровательной цветочницей). Вместо этого он усадил сэйДельгадо в освещенной солнцем части павильона (не так далеко от красного камня,хорошо знакомого Роланду и Сюзан) и заказал большой чайник и пирожные. Ожидаявыполнения заказа, они наблюдали за приготовлениями к ярмарке Жатвы. В паркестучали топоры, визжали пилы, то и дело раздавались взрывы хохота.

– Все ярмарки приятны, но именно ярмарка Жатвы вновьпревращает нас в детей, не так ли? – спросила Корделия.

– Да, конечно, – ответил Джонас, который и в детстве неощущал себя ребенком.

– А больше всего мне до сих пор нравится костер. – Онасмотрела на огромную поленницу, которую укладывали в дальнем конце парка.Похожую на большой деревянный вигвам. – Мне нравится смотреть, как горожанеприносят соломенные пугала и бросают их в огонь. Варварское зрелище, но от негоу меня по коже бежит такая приятная дрожь.

– Да, – кивнул Джонас, гадая, а побежит ли у нее по телу тасамая дрожь, если она узнает, что на этот раз от трех чучел, брошенных в костерв ночь Жатвы, будет идти запах паленого мяса, а орать они будут, как гарпии. Аесли удача останется с ним, один из них будет орать дольше других, тот, что сосветло-синими глазами.

Принесли чай и пирожные, но Джонас лишь мельком взглянул навысокую грудь прислуживающей им девушки. Сегодня его глаза видели толькоочаровательную сэй Дельгадо, нервно потирающую ручонки, с написанным на лицеотчаянием.

Когда девушка отошла, Джонас разлил чай, вернул чайник натреногу и накрыл руку Корделии своей.

– Я вижу, тебя что-то гнетет, Корделия, – проворковал он. –Облегчи душу. Откройся своему другу Элдреду.

Губы ее сжались с такой силой, что практически исчезли, нодаже таким усилием ей не удалось унять их дрожь. Глаза налились слезами,водохранилища переполнились, слезы потекли по щекам.

Джонас взял салфетку и, перегнувшись через стол, вытер их.

– Расскажи мне. – Голос его переполняла нежность.

– Расскажу. Я должна кому-нибудь рассказать или сойду с ума.Но ты должен дать мне одно обещание, Элдред.

– Разумеется, милая. – Он увидел, как вновь вспыхнуло еелицо, и сжал ей руку. – Все, что угодно.

– Ты не должен говорить Харту. И этому пауку – канцлеру, ноглавное – мэр ничего не должен знать. Если я права в моих подозрениях и он обэтом узнает, он может отправить ее на запад! – Она уже не говорила, а стонала,словно речь шла не о подозрениях, а о свершившемся. – Он может сослать на западнас обеих!

Джонас, улыбаясь, сочувственно покивал.

– Ни слова мэру Торину, ни слова Кимбе Раймеру. Обещаю.

Какие-то мгновения он думал, что она не заговорит… несможет. Но потом ей удалось вымолвить, нет – выплюнуть единственное слово:

– Диаборн.

Он почувствовал, как его сердце чуть не выпрыгнуло из груди.Улыбаться он продолжал, но не смог удержаться от того, чтобы не сжать ее руку,заставив Корделию сморщиться от боли.

– Извини. Просто ты меня удивила. Диаборн… о нем отзываютсяхорошо, но я не уверен, можно ли ему доверять.

– Я боюсь, что он был с моей Сюзан. – Теперь пришла ееочередь сжимать руку, но Джонас этого пожатия и не почувствовал. Он всеулыбался, надеясь, что внешне его изумление никак не проявилось. – Я боюсь, онбыл с ней… как мужчина с женщиной. О, как это все ужасно!

И она вновь заплакала, бросая по сторонам короткие взгляды,чтобы убедиться, что за ними не наблюдают. Джонасу случалось видеть, как точнотак же оглядывались койоты и дикие собаки, урвав что-нибудь из еды. Он дал ейвыплакаться – ему хотелось, чтобы она успокоилась, иначе связного рассказа унее бы не получилось. Когда Джонас увидел, что поток слез начал иссякать, онпротянул Корделии чашку чаю:

– Выпей.

– Да. Благодарю.

Еще горячий чай она выпила чуть ли не залпом. Да у неелуженая глотка, подумал Джонас. Корделия поставила чашку и, пока он вновьнаполнял ее. воспользовалась кружевным panuelo [платок (исп.).], чтобы вытеретьсо щек слезы.

– Мне он не нравится, – продолжила Корделия. – Мне он ненравится, я ему не доверяю, как и всем троим, приехавшим из Привходящего мира,с их поклонами и наглыми глазами, но особенно этому. Однако если между нимичто-то произошло (а я опасаюсь, что так оно и есть), аукнется это ей, не такли? Именно женщина в конце концов должна противостоять плотским желаниям.

Он наклонился вперед, глаза его излучали сочувствие:

– Расскажи мне все, Корделия.

Она рассказала.

В, хрустальном шаре Риа нравилось все, но особый восторгвызывало у нее его умение показать всю человеческую мерзость. Никогда розовыеглубины не открывали ей одного ребенка, который успокаивал бы другого, упавшегово время игры, или усталого мужа, который положил голову на колени жены, илистариков, мирно ужинавших на исходе дня, все это не представляло длямагического кристалла никакого интереса, да и для Риа тоже.