"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

В солнечный день 5 июля 1989 года американцы вместе с группой советских учёных доставили свои дозиметры на борт «Славы» — 186-метрового советского крейсера, стоящего в Ялте. В тот момент на корабле была одна ядерная крылатая ракета П-500 «Базальт», загруженная в пусковую установку на правом борту. Советские власти так нервничали из-за этого эксперимента, что репетировали его неделями. Они боялись, что американцы узнают слишком много о конструкции боеголовки. Море искрилось, Кокрэн был в шортах, футболке и бейсболке; он и его команда крепили оборудование, чтобы измерить радиацию. Вечером перед экспериментом советские власти настаивали, чтобы американцы провели один очень короткий замер, но Кокрэну удалось провести более долгие измерения и собрать уйму данных. Одновременно советские учёные проводили собственные испытания. Произошла ещё одна необычайная вещь: военные открыли люк шахты, и американцы сфотографировали боеголовку крылатой ракеты.[625]

Не успели американцы вернуться в Москву, как 7 июля Велихов собрал их в аэропорту, чтобы отвезти на ещё один секретный объект. Они пролетели почти 1400 км на восток, в Челябинск-40 — ядерный комплекс, построенный неподалёку от города Кыштым в сталинские времена. Там было поставлено на поток производство топлива для ядерного оружия. Комплекс был засекречен, но когда Велихов добрался до ворот, они были настежь открыты. «Впервые иностранцы оказались в городе, чьим единственным предназначением было уничтожение Америки», — вспоминал он.[626] Фон Хиппель, профессор из Принстона и знакомый Велихова с начала 1980-х, говорил, что Велихов хотел показать американцам, как выключают ядерный реактор, чтобы выполнить обещание, которое ранее дал Горбачёв. После поездки «у нас был сказочный обед посредине озера, под соснами, за длинным столом с белой скатертью и серебряными приборами», — вспоминал фон Хиппель. Борис Брохович, 73-летний директор Челябинска-40, разделся и нырнул в озеро. Несколько американцев последовали его примеру. Недалеко от озера было место, где тридцатью с лишним годами ранее произошла катастрофа: резервуар с отходами взорвался, выбросив в окружающую местность 70–80 тонн жидкости; мощность радиоактивного излучения составила 20 млн кюри. Количество выброшенных радиоактивных веществ с долгим периодом полураспада было сопоставимо с чернобыльским. Была загрязнена территория в тысячи квадратных километров. Эту аварию, которая произошла 29 сентября 1957 года, замалчивали десятилетиями. О ней стало известно только после распада СССР. {«Кыштымская авария» — первая в СССР радиационная чрезвычайная ситуация техногенного характера, возникшая 29 сентября 1957 года на химкомбинате «Маяк», расположенном в закрытом городе Челябинск-40 (ныне Озёрск). Название города в советское время употреблялось только в секретной переписке, поэтому авария и получила название «кыштымской» по ближайшему к Озёрску городу Кыштыму, который был обозначен на картах. — Прим. ред.}.

Последним и самым поразительным пунктом в том туре гласности был полигон Сары-Шаган, где испытывали лазеры. Велихов уже предлагал его ЦК, но в первый раз идею отвергли. Этот объект, как утверждали в администрации Рейгана, мог быть использован против спутников, а также для противоракетной обороны. Именно он был запечатлён в брошюре «Советская военная мощь», где лазерный луч бил в небо. Советские руководители знали, что эти утверждения ошибочны, но им было стыдно это признавать. 8 июля Велихов отвёз туда американцев, чтобы они всё увидели собственными глазами. Фон Хиппель быстро понял, что опасения американских чиновников были чрезвычайно преувеличены. «Это был какой-то реликт», — сказал он об увиденных там лазерах, эквиваленте промышленных лазеров, которые легко было купить на Западе. На полигоне ничто не наводило на мысль о советской военной машине, которую выдумала администрация Рейгана: «Этих ребят просто забросили, это была самая глушь военно-промышленного комплекса. Техника прошлых времён. Это выглядело действительно жалко». Один из «компьютеров» состоял из соединённых транзисторов — его построили ещё до по явления ПК. «Они пытались понять, могут ли они получить отражение от спутника, — вспоминал он. — У них так ничего и не вышло».[627]

Кампания Велихова за открытость удивительным образом окупилась в 1989 году, когда советское руководство наконец признало, что красноярский радар строился в нарушение договора о ПРО. Катаев честно писал об этом в справке 1987 года. Шеварднадзе признал нарушение договора, выступая на Съезде народных депутатов, и заявил: «Потребовалось время, чтобы руководство страны ознакомилось со всей правдой и историей станции». Это было сомнительно, ведь подпись того же Шеварднадзе стояла на документе двухлетней давности, где подробно излагалась суть вопроса. Но всё-таки правительство Горбачёва наконец рассказало правду.[628]

***

Однако гласность, за которую бился Велихов, не коснулась «Биопрепарата». 27 июля 1989 года повелители вирусов собрались в Москве, в кабинете члена Политбюро Льва Зайкова, отвечавшего за военно-промышленный комплекс. Согласно протоколу и записям Катаева, совещание началось в 18:30 и, кроме Зайкова, на нём присутствовали ещё шестнадцать чиновников. Эго было заседание комиссии Политбюро, и хотя Горбачёва на нём не было, он должен был быть в курсе этого совещания. Среди присутствующих были: глава «Биопрепарата» Юрий Калинин; руководитель 15-го Главного управления Министерства обороны Валентин Евстигнеев (в его ведении находилось биологическое оружие); министр иностранных дел Шеварднадзе; глава КГБ Владимир Крючков и его предшественник Виктор Чебриков, остававшийся членом Политбюро; начальник генштаба Михаил Моисеев и другие. Имя Ахромеева первоначально тоже было в списке, но потом его вычеркнули.[629]