"Еврейское слово". Колонки - Анатолий Найман

Мне представляется, что в действительности цель заигрываний с этой темой – постоянно вбрасывать в информационное пространство, пусть под якобы критическим соусом, заявления типа «смерть евреям». Так-сяк, а будоражит. А дальше использовать главный прием «протоколов» – выдать призывы за предвидение. Реальные призывы к травле и расправе – за псевдооткровение о спонтанной и свыше предопределенной органической необходимости мирового сообщества вымещать на евреях злобу. Это фокус классный, лучшее достижение тех, кто сочинял «протоколы». Апробированное, действующее без осечек. Им можно снабжать любые юдофобские секреты, манифесты, завещания, не опасаясь ущерба для репутации. Правда, и не спасая ее.

Будущее – по определению – нереально. Вообразительная категория. Но немножко и реально – это когда думаешь о внуках, о детях, которые после тебя остаются и в него попадут. А также, нечего притворяться, – когда смотришь на реальность настоящего, такую свою, родную, прикипевшую к сердцу и заставившую сердце прикипеть к ней. В которой прожил жизнь. Которая в большой-большой степени и составляла твою жизнь. Как она изменится; что дорогое тебе уйдет из нее; что угнетавшее тебя в ней возобладает? Будущая. От представлений о ней сжимается сердце. От этого не отмахнешься.

А дальше уже стихи: «печально я гляжу» и тому подобное. «Грядущее иль пусто иль темно». И прочее: «Перед опасностью позорно малодушны, и перед властию презренные рабы». «И царствует в душе какой-то холод тайный». Стихотворение Лермонтова «Дума», 8-й класс средней школы. Тогда казалось: о-о, Лермонтов бедный, не то что мы. А теперь: у-у, он-то хоть называл это своими словами, он-то хоть горевал. А мы – давай! давай! туда! к «чаше наслажденья»! «без счастья и без славы»! только бы выбрать не просто плохое, а самое худшее, самое!

Я прочитал статью поэта Томаса Венцловы «Я задыхаюсь». Она была опубликована три года назад, но тогда не попалась на глаза, а сейчас близкий друг выставил ее в интернете. Венцлова мой ровесник, мы знакомы с молодости, он литовец, эмигрировал в Америку, там профессорствовал в Йейле. У жизней не бывает дубликатов, но сколько угодно параллелей. В принципе я мог прожить близкую к той, что прожил он, и наоборот. В статье он пишет не об Америке, а о Литве – как и не уезжал. Тем более оснований у меня говорить о России, которую не покидал, разве что на несколько разрозненных лет и полугодий, когда по приглашению преподавал в тех же Штатах и Европе. Какая картина будущего России вырисовывается у меня из сегодняшних подготовительных этюдов?

Да более или менее такая же, что у Венцловы о Литве. Разница только в том, что население Литвы 3 миллиона и у нее нет водородной бомбы, а у России есть, и население на 140 миллионов больше. Такие же представления о своей национальной исключительности: Литва должна быть литовской, а Россия русской, без примесей – Литва без поляков, русских, и не дай бог евреев, а Россия – да без всех: не говоря о не дай бог евреях, без кавказцев, калмыков, чукчей, тех же литовцев. И русским признавать не каждого, а только после спецотбора, который, заметим, у каждого другой. Отсюда – ксенофобия, преследования «не тех», обвинения в русофобии и предательстве всякого несогласного с расизмом. Отсюда же – взгляд на большой мир как на низких хищных врагов, которые ждут любого удобного случая урвать наше национальное богатство (какое, не обсуждается). Любое предложение извне – научная, экономическая, медицинская помощь, культурный акт, усыновление сирот – расценивается исключительно как ослабление и подрыв национальных ценностей с прицелом на все то же нанесение ущерба стране.

Думаю, что убеждать русских патриотов в убийственности идеологического и политического курса на замкнутость – все равно что, приехав в начале XX века в Африку на первом автомобиле, уверять туземцев, что теперь человечество будет передвигаться так, а не на слонах и верблюдах. Этого, по мнению тех и других, не будет, потому что наступит конец света. Венцлова описывает нынешнюю Литву как сообщество последователей героя аристофановской комедии «Облака», серого малограмотного малого, сжигающего школу Сократа. Для России я бы выбрал аналогию из пьес домашних, но не напрашивающегося «Недоросля» и даже не «Горе от ума», а «Клопа» Маяковского. Понятно, что делать собственные конкурентоспособные компьютеры или хотя бы несложные автомобили труднее, чем качать газ. И те, кто призывает страну служить высшей в их понимании ценности, а именно русскости, правда внятно так и не сформулированной, не способны наладить компьютерное дело и автомобильное производство. Да и газ добывать – едва ли. Их максимум – не пускать в команду «Зенит» негров, и даже это идет со скрипом.

«Особость» исторического пути России – факт, но из него не следует, что надо во что бы то ни стало всегда искать особое, «русское» решение складывающейся в стране обстановки. У всех стран особый путь. Это не значит, что его надо проходить не ногами, а на ушах. Независимость не самоцель. Я со своей стороны, Венцлова со своей знали одного выдающегося человека, который так заботился быть независимым, что в конце концов стал от этой заботы зависеть. Любой довод, любое предложение он встречал словом «нет», после чего сплошь и рядом приходил к тому же самому доводу или предложению. Результат построения чего-то «в одной отдельно взятой стране» – один из самых противоестественных и уродливых режимов на земле. Китайская «культурная революция» длилась 10 лет, германский нацизм – 12, российское правление в той же Литве – 43. Советский строй так ли сяк ли торжествовал в России бесконечно долго – три четверти века.

Как 40 лет ходили евреи по пустыне в поисках обещанной земли, так по крайней мере не меньше требуется, чтобы обрести гражданам РФ когдатошнюю родину, погубленную, пущенную на ветер Октябрьской революцией 1917 года и последующими 73 советскими годами. При условии, что к ней, той, когдатошней, а не к офшорам за границами и резне внутри границ устремлены нынешние надежды и интересы. Обрести, принять за основу и двинуться дальше. Но, судя по сегодняшним настроениям, в сорок не уложиться, и мелькает мысль, уж не придется ли новыми семьюдесятью тремя изживать не вполне еще осознанную травму, нанесенную теми, которые определили XX столетие России. Иначе ее будущее – конголезская деревня на Брюссельской выставке 1958 года, фотографии которой я рассматривал в молодости. На нее ходили глазеть немножко как в зоопарк. А тут целая экзотическая страна в вольере, близко не подходить, потому что может и пульнуть ядерной боеголовкой.

Соображения, изложенные в колонке предыдущего номера, только одна сторона монеты, так сказать орел, символ гордости и предполагаемой силы. Есть и обратная – решка. Считается, что слово происходит от «решето». Якобы царский вензель («П I», «Е I», «Н II» и пр.) гравировали на монете так густо и путанно, что он напоминал сетку решета. Но у меня в памяти застряло со школы, что первооснова – «решетка». Что при чеканке клали болванку монеты краями на мелкую решетку, с которой ее потом удобно было снимать. А так как погоня за деньгами с самого начала их публичного оборота соединилась с уголовным преступлением: воровством, грабежом, подделкой, – а преступление, в свою очередь, с тюрьмой, а тюрьма с решеткой, то этимология эта пришлась народу по вкусу.