Незримое пламя - Сергей Алексеевич Евтушенко

самых неприятных своих способностей. Я не знаю, намеренно ли цитировала его Дея или так совпало, это было не так важно. Мне едва хватило следующей секунды чтобы зажать глаза руками, сохраняя их от вспышки такой мощи, что перебила бы сотню световых гранат.

Я осмелился убрать руки — теперь на ногах остался один Акком, закрывая ладонями опалённое лицо. Он стоял прямо напротив Деи и принял на себя почти всю мощь заклинания, частично закрыв меня. Дея медленно шла по залу вокруг него, короткими движениями добивая раненых. Было заметно, что вспышка отняла у неё огромное количество сил. Это не слишком вязалось с её хвастовством про непобедимость, но с другой стороны — сейчас она находилась настолько далеко от своего домена, насколько возможно. К тому же, кто теперь мог противостоять ей? Ослепший инквизитор? Я?

— Молись своему лже-богу, слепой дурак, — сказала Асмодей, закончив со своим чёрным делом и шагая к инквизитору.

— Мне не нужны глаза, чтобы уничтожить тебя, отродье, — глухой голос Аккома звучал особенно страшно, когда он отнял ладони от лица, обнажив две выжженных глазницы. — О Вечный Император, дай мне сил!

— Ты не сможешь… — начала Дея, но инквизитор не дал ей закончить. Он смазался в пространстве, как будто телепортировавшись к ней вплотную и без замаха направил кулак ей в лицо. Настал черёд демонессы отлететь к стене — без помощи крыльев. Мне показалось, что от скорости удара в воздухе прокатилась звуковая волна.

Старший инквизитор словно светился, заряженный своей безграничной верой. Дея изрыгала проклятья, она взмывала под потолок и рубила воздух страшными когтями, но Акком раз за разом оказывался быстрее. Каждый его удар рукой или ногой выбивал из Владыки сотни очков здоровья, и цифры не успевали раствориться в воздухе, как их сменяли другие. В один момент Дея издала рёв такой силы, что содрогнулась вся пещера и извергла из обеих рук поток белого пламени… туда, где Акком находился долю секунды назад. Коронное заклинание Асмодей попало точно в щель прохода, ведущего в зал, и оттуда донёсся грохот обвала. В следующий миг инквизитор уже стоял за спиной демонессы. А затем оборвал ей одно крыло.

Воздух, казалось, раскололся от чудовищного крика Деи. Дальше она могла только отступать, едва отбиваясь от слишком быстрого для неё врага. Всего несколько секунд — и он прижал её к постаменту в центре зала. Она снова замахнулась когтями, но инквизитор нанёс финальный удар — крит на три тысячи урона. Удар, пробивший грудь Асмодей насквозь.

Ему удалось. Дьявол побери, ему удалось. В воцарившейся тишине было слышно лишь тяжёлое, исступлённое дыхание Вильгельма Аккома. Они с Деей всё ещё стояли друг напротив друга, связанные его вытянутой рукой. Затем инквизитор дёрнулся, пытаясь вынуть кулак из груди поверженного врага. Дёрнул ещё раз, сильнее.

— Теперь… не увернёшься… — свистящим шёпотом сказала Асмодей, поднимая голову. Правой рукой она перехватила руку Аккома, ещё надёжнее фиксируя его на месте, а левую положила ему на лоб, игнорируя отчаянные удары с его стороны.

Эта вспышка была совсем не такой яркой, но её оказалось вполне достаточно. Старший инквизитор и верховный дознаватель Ламитерна, убийца, маньяк, фанатик и последний защитник этого мира Вильгельм Акком обратился в пепел.

Словно ожидая конца боя, постамент за спиной Деи ожил. Воздух сгустился, и из ниоткуда над ним заплясал крохотный живой огонёк. Тёпло-оранжевый цвет сменился бело-голубым, затем перетёк в яркий изумруд. Дея медленно, очень медленно повернула голову и поставила ногу на первую ступень.

Я попытался пошевелиться — и мне это почти удалось. Очки здоровья, послушно восстановленные «Даром жизни» застыли на двадцати, но горло продолжало кровоточить, а тело реагировало словно находилось глубоко под водой.

Дея поставила ногу на вторую ступень. Огонёк тревожно закачался на своём дурацком пьедестале. Если это действительно сердце мира, почему оно выглядит как огонь? Если это незримое пламя, почему я могу его видеть? Почему оно не убегает, почему не прячется? Почему оно хочет, чтобы кто-то со стороны его защитил? Даже если бы я мог встать, моих оставшихся копеек маны и ничтожных параметров не хватило бы, чтобы справиться с одним из главных боссов этого мира.

Сквозная дыра в груди Деи постепенно затягивалась. Она сделала третий шаг. Ещё немного — и её рука сможет свободно дотянуться до огонька. На её лице застыла счастливая улыбка, губы слегка шевелились, словно она что-то шептала. Я перевёл взгляд на пламя…

Пламя снова покачнулось, а затем, всего лишь на долю мгновения, приняло форму миниатюрной девушки, с волосами, завязанными по обе стороны головы в два хвостика.

Нечестно. Это просто нечестно, и ты это прекрасно знаешь. Ты… этот мир отобрал её у меня, а теперь ты хочешь…

Дея сделала последний шаг и потянулась к огоньку, который трепетал, будто безуспешно пытаясь уклониться.

Она всё ещё тянулась, когда простое копьё из чёрного дерева пробило её насквозь. Всего пятнадцать урона — но обожжённое деревянное острие вышло из груди, из не успевшей затянуться дыры, оставленной инквизитором. «Колющее оружие, изготовленное из этого материала, наносит дополнительный урон нечестивым созданиям. Пробивая нечестивые тела насквозь, оно парализует их на 30 секунд.»

Мы застыли, вместе глядя на танец огонька на постаменте, который теперь менял цвета раз в секунду. Потом — раз в полсекунды, ускоряя и ускоряя свой трепет. Краем глаза я заметил, что Дея, недвижимая в остальном, продолжает еле заметно шевелить губами. Я наклонился поближе.

— Свобода… — шептала она. — Моя свобода…

По крови и пеплу, что густо покрывали её чудовищный лик, катились настоящие слёзы, оставляя за собой чистые дорожки.

Радужный огонёк вспыхнул вдвое ярче и исчез, погрузив зал в полную темноту. Следом за ним погасли последние факелы, валяющиеся среди мертвецов на полу. Но я знал, что мир за пределами зала и дальше будет согрет незримым пламенем Сердца. Асмодей не дотянулась до него, и оно отправилось дальше — туда, где никто его не сможет побеспокоить ближайшие двадцать-тридцать лет.

В темноте раздался негромкий треск — это сломалось моё верное копьё. Какое-то время — почти вечность — после этого царила абсолютная тишина.

— Прости меня, — сказал я, лишь предполагая, что Дея всё ещё стояла рядом. — Я понимаю, что ты тоскуешь по дому. Мне правда очень жаль.

В темноте вспыхнули два новых огонька — это загорелись её глаза, а за ними вся она буквально вспыхнула белым огнём.

— Ты… жалеешь… меня? — процедила Асмодей сквозь