Первый в списке на похищение - Валерий Поволяев

Опасность он почувствовал минуты через три, когда выбрался из сквера. Он уже почти выбрался в тихий затененный проулок, осталось одолеть всего ничего, когда услышал громкий хруст за спиной, такой же хруст раздался сбоку, и неожиданно понял, что он обложен.

Страха не было – в таких случаях лучше вообще не знать, что такое страх, возникло лишь ощущение досады, проигрыша: ну будто бы взял и просадил все имеющиеся у него доллары в наперсток – пустую игру, в которой мошенники облапошивают честных людей как хотят, он не успел даже вьщернуть из-за пояса пистолет, когда увидел Андрея Фомина.

Андрея он узнал и не узнал одновременно – всегда улыбчивый, доброжелательный, Андрей Фомин преобразился, доброе лицо его было мстительным, злым, незнакомым, в глазах посверкивало железо, Андрей поднял руку и выстрелил – он не сказал ни слова, не предупредил Высторобца, не окликнул – просто взял и выстрелил. За первым выстрелом, почти в унисон, сделал второй.

Не напрасно Высторобец, выходит, учил его стрелять из разных положений, по-всякому, в том числе и на звук, и вслепую, с закрытыми глазами, Андрей Фомин попал в своего учителя. Пуля ткнулась Высторобцу в левое плечо, сверток с полотенцем и туалетными причиндалами вылетел из руки, покатился по земле, Высторобец застонал, вторая пуля всадилась ему в руку, опять в левую же, напрочь отрубила ее, он нырнул за громоздкий старый ствол липы, прижался к нему спиной, стиснул правой рукой рану на плече, огляделся, увидел, что Андрей Фомин вышел на открытое пространство, и неспешно, держась очень уверенно, направился к нему.

«Он идет, чтобы добить меня – добить и исчезнуть. Таков у него приказ. Приказ покойного Белозерцева. Жалеть, щадить или слушать, что я скажу, он не будет, – Высторобец едва сдержал стон. Было больно, очень больно, от этой боли можно было шипеть, как змея, можно было ползать по стволу липы, будто муха. – Он сейчас снова выстрелит. Вот скотина! – И еще одну вещь понял Высторобец: Андрей Фомин идет так неспешно, открыто, нагло лишь потому, что уверен – у Высторобца нет оружия. Андрей проверил все стволы в “Белфасте”, увидел, все оружие на месте, Андрей знает, что Высторобец не взял с собой ничего, и теперь считает, что учитель его пуст, в кармане, может быть, даже и перочинного ножика нет. Иначе бы Фомин подкрадывался к нему по-пластунски, давя животом гусениц и хватая ртом разный мусор, жуя землю и птичий помет. – Ах ты, сволочь, научил же я тебя разным премудростям на свою голову! Но подлости-то я тебя никогда не учил. Не было этого, не было! Ладно, я тебя породил – я тебя и убью!»

Липкой от крови рукой Высторобец стал нашаривать у себя за поясом пистолет: «макаров» был у него заткнут за ремень сзади, от резких движений пистолет неловко сдвинулся на левый бок, достать его было непросто, но достать надо было – этот трофей, взятый у качков, был сейчас единственной надеждой Высторобца. Он подумал, что Андрей Фомин засечет это судорожное движение и не замедлит с новым выстрелом.

Тот по дуге огибал ствол липы и действительно засек, Высторобец суетливо лапает окровавленными пальцами свои брюки, пачкает их, презрительно улыбнулся – не верил, что у Высторобца есть ствол, он видел глаза Высторобца, его лицо, боль, плескавшуюся во взгляде, растерянно трясущиеся губы, он все понимал – будто бы читал по книге, что сейчас Высторобец чувствовал, что у него есть и чего нет.

И вообще, если бы у Высторобца был пистолет, то Белозерцева он не стал бы давить какой-то пошленькой бельевой веревкой – пристрелил бы и дело с концом, а так Высторобец мог стрелять только гнилыми огурцами, да еще соевыми батончиками. Из кулака. Другого оружия он не имел.

А Высторобец, кривясь от боли, зажимая зубами язык, полз рукой за пояс, стараясь добраться до пистолета. Это простое движение оказалось мучительным, долгим, требовало не только душевного напряжения – на него надо было потратить все силы, что остались у Высторобца. Он застонал от радости, когда наконец почувствовал под пальцами теплую рукоять «макарова». Аккуратно потянул пистолет на себя.

Андрей Фомин был уже близко, он весело и безжалостно улыбнулся Высторобцу, поднял свой пистолет. Ах, как он не был похож на того Андрея Фомина, которого знал Высторобец, это были небо и земля, – в том Андрее не было ничего безжалостного, злого, а в этом… Андрей Фомин мстительно улыбнулся, и Высторобец понял: сейчас он будет стрелять.

Они выстрелили одновременно, Высторобец, у которого в окровавленной скользкой руке едва держался пистолет, и Андрей Фомин, глаза у которого от нехорошего изумления чуть не вывалились наружу, испуг внезапно, будто электрический ток, пробил его – он не ожидал увидеть у Высторобца оружие.

Пуля Андрея Фомина пробила Высторобцу шею, посадила его на колени – он тяжело рухнул на них, боль звоном отозвалась в висках, Высторобец понял, что никуда отсюда, из этого сквера, он уже не уйдет – не сможет просто, и эти загаженные собаками кусты станут последним его помостом в жизни, последней сценой, за которой уже не будет ничего – только холод, темнота да тлен… Вторая пуля Фомина всадилась в древесную плоть над его головой, сыро чавкнула и забусила глаза мелким корьем.

Высторобец поймал стволом пистолета грудь Фомина – цель была близкая, крупная, он знал, что не промахнется – промахнуться было просто мудрено, – и трижды нажал на курок «макарова». Все пули попали в цель, разворотили грудь Андрею Фомину – на нем даже загорелась модная футболка, Фомин вскинул руки, распахнул в полунемом неверящем мычании рот и упал на землю, вцепился в нее ногтями, пробуя подтянуться – до Высторобца оставалось всего ничего, Высторобец выстрелил еще раз, в голову, и Фомин на мокрети, споро вытекающей у него из груди, отъехал назад и затих. Последняя пуля Высторобца снесла ему ползатылка.

Высторобец застонал, приподнялся на ослабших неслушающихся ногах, попробовал обернуться на быстрый опасный хруст, раздавшийся совсем рядом, но не смог, словно был парализован, из шеи выхлестывала кровь, заливала ему лицо, он поднял пистолет, собираясь стрелять через плечо на звук, но стрелять не стал, зацепился взглядом за клочок голубого неба, больно всадившийся ему в глаза, в следующий миг увидел совсем рядом увеличенное, сильно растекшееся по пространству лицо своей жены, услышал ее крик – она звала его, плакала, крик был раздавленным от горя, но таким знакомым, родным… Потом все стихло.

Владимир Фомин тоже не стал стрелять – у него к Высторобцу было свое отношение, подбежал к брату, перевернул его на спину – лицо Фомина передернулось от жалости к Андрею, от того, что он видел, отвернулся и, услышав неподалеку сирену милицейской машины, пригнулся и нырнул в просвет между кустами. На Высторобца он даже не посмотрел

21 сентября, четверг, 18 час. 10 мин.

Около входа в «Белфаст» остановилась знакомо черная, начальственного вида «Волга», из нее, покряхтывая, вылез плотный лысоголовый человек в генеральской форме: это был Зверев, протянул руку в салон машины. В нее вцепилась тонкая исцарапанная ручонка, показавшаяся из салона, следом вцепилась еще одна, и из машины выбрался Костик – бледный, испуганный, в мятой одежде, с дыркой на грязных джинсовых штанах.