Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России - Лилия Кузнецова

К Франсуа Бирбауму в конце 1890-х годов присоединилась целая группа талантливых дизайнеров – выпускников Училища художественного и промышленно-технического рисования барона Штиглица. Следует учесть, что и сыновей Карла Густавовича, прекрасных рисовальщиков,[778] особенно Евгения и Агафона Фаберже, связывали тесные отношения с художниками «Мира искусства». Чутко относились они и к критике Александра Бенуа, зачастую высказываемой в дружеской переписке. Благодаря неустанным поискам художниками новых и оригинальных конструкторских решений, вещам фирмы присуща гармония, возникающая из-за продуманности и точной соразмерности деталей и их органичного соответствия общей архитектонике.

В стремлении придать каждому изделию своеобразный запоминавшийся образ художники обращались в поисках формы к наследию старых мастеров, причудливо, но органично соединяя в одном произведении, на первый взгляд, несовместимое. Перхиновские коробочки-бонбоньерки точно повторяли старую, выработанную в Европе форму табакерок, но украшающим их самоцветам то придан распространённый на Востоке тип огранки «кабошоном», то в поверхность крышки, сформированной из твердейшего сапфира, заглублен изящный золотой орнамент, дополненный капельками рубинов, напоминающий об индийских вещах из сокровищницы Великих Моголов.[779]

Европейские и китайские букеты XVIII века и столь модная на выставках японского искусства «икебана» послужили импульсом для возникновения целых серий изображения самых различных растений, в которых техника камнерезного искусства была до высочайшей степени совершенства доведена мастерами фирмы Робертом Людвиговичем Песту и екатеринбуржцами Петром Михайловичем Кремлевым и Петром Дербышевым, «скульпторами по сибирским твёрдым камням».[780]

До 1908 года почти все каменные работы исполнялись по рисункам и моделям фирмы Фаберже на заводах Верфеля в Петербурге[781] и Штерна в немецком Оберштейне, поскольку «каменнорезное дело» вначале играло в производстве второстепенную роль. Однако всё возрастающее применение камня в ювелирных изделиях из золота и серебра, недовольство художественными недочётами вещей, исполненных на чужих заводах без необходимого наблюдения заставило открыть собственную мастерскую. И теперь художники-дизайнеры, осознав прелесть и красоту поделочных камней, стали ставить их на первое место, зачастую отводя благородным металлам чисто техническую роль скрепок, шарниров и затворов.

Управлять этой мастерской пригласили художника-камнереза Петра Михайловича Кремлева, окончившего Екатеринбургское художественное училище. Под руководством опытного мастера, лично исполнявшего многие, особенно сложные работы, художественный уровень изделий сразу значительно повысился, а самое главное, совершенно исчезла ремесленная сухость исполнения, отличавшая приобретаемые «полуфабрикаты». Кстати, фирма Фаберже вскоре практически поглотила находившийся в доме № 80 по Обводному каналу бронзовый и гранитный завод купца 1-й гильдии Карла Фёдоровича Верфеля (1846 – после 1920), владевшего залежами нефрита в Сибири.

Мастерская с момента открытия в 1908 году всё время была завалена заказами, и её сотрудникам приходилось трудиться сверхурочно. В 1912–1914 годы в ней работали два десятка мастеров, но не поспевали сдать нужное количество работ, поэтому простые вещицы заказывалась Екатеринбургским мастерским.

Особенно талантлив был камнерез Пётр Дербышев, пришедший в Петербург в 1908 году пешком, по пути работая грузчиком или огородником, чтобы как-то перебиться. Бирбаум вспоминал, как вместе со своим приятелем, будущим скульптором Шадром, Дербышев появился в чопорном Петербурге, «оборванный и в лаптях. Мы сразу распознали в нём человека дела и талантливого работника. Фирма поспешила его обуть и одеть; так как в то время собственная мастерская только намечалась, он был поставлен на завод Верфеля, где он проработал год, накопил немного денег. Он с нашими рекомендациями поехал для усовершенствования в Оберштейн, а оттуда он вскоре перебрался в Париж, где работал у художника-резчика Лалика. Последний, в восторге от его способностей, хотел его сделать своим преемником, поженивши его на своей дочери. Судьба решила иначе. Тоска по родине, а может быть, и боязнь женитьбы заставили его вернуться в Россию в начале 1914 года. Мобилизованный в первые же месяцы войны, он погиб при взятии Львова. Фирма поручала ему оборудование и руководство новой мастерской». И далее Бирбаум горестно заметил: «Я нисколько не преувеличу, если скажу, что русское каменно-резное дело потеряло в нём своего лучшего и, может быть, единственного художественно образованного человека».[782]

В семье Фаберже очень ценили Петра Михайловича Кремлева, видя в нём великолепного художника по камню, «который умел вырезать из камня разных пород жизненно достоверные цветы».[783] Бирбаум потом недовольно ворчал, что умельцы уподобились Левше и «как в рассказе о стальной блохе, которую ухитрились подковать, благодаря чему она перестала прыгать и лишилась своего главного интереса, так и тут добились-таки сделать и стебли из камней. Хрупкость этих цветов ещё возросла, и они стали курьёзами каменно-резного искусства, а не художественными произведениями».[784] Однако как не восхититься совершенным исполнением нежного нарцисса со снежно-белыми лепестками из кахолонга и с золотой сердцевинкой с имитирующим «капельку росы» алмазиком, гордо вздымающегося на тонком стебельке, выточенном, как и листочки, из твёрдого, но одновременно такого хрупкого нефрита.[785] Даже китайские мастера останавливались в изумлении, глядя на творение рук петербургских собратьев.

Можно по-разному относиться и к воспроизведению одуванчика. Это, конечно же, настоящий «кунштюк», однако всё-таки следует отдать должное золотым рукам мастера, который ухитрился воспроизвести пушистую головку весеннего цветка, подсобрав натуральные пушинки-«парашютики» и при этом заменив на их концах природные плодики на крошечные алмазы в оправе, благодаря чему исполнена вся конструкция «шара».[786]

Особенно раскрылся мир камня в резных фигурках, изображающих со всем присущим натурализмом подмеченных скульптором Фредман-Клюзелем[787] в наиболее характерных поворотах и позах не только бесчисленных зверюшек и птиц, но и людей, скрупулёзно передавая как костюмы, так и различные типы народов, населяющих громадную Российскую империю, черты, присущие представителям разнообразнейших профессий. На мысль о создании из драгоценных и цветных камней миниатюрных жанровых и анималистических скульптур «композиторов» фирмы могли натолкнуть фигурки Мельхиора Динглингера и японские нэцке (их собиранием так увлекался Карл Густавович Фаберже).