Верлен - Пьер Птифис

Разрыв, к которому стремились обе стороны, произошел в июне 1890 года. 10-го числа Верлен написал следующую записку неизвестному адресату: «Я прошу вас сказать Ф.-О. Казальсу, чтобы он переслал мне вещи, доверенные ему на хранение на время моего пребывания в больнице. Будьте также любезны попросить его, чтобы он больше не приходил ко мне»[611]. Несколькими днями позже Казальс получил от Верлена записку, написанную очень сухим тоном, с требованием вернуть книги, автографы и фотографии (среди них одна фотография Рембо), которые находились у поэта.

Ирония судьбы: в это самое время вышли «Посвящения», в предисловии к которым было сказано, что портрет автора, выполненный Казальсом (и выгравированный Морисом Во), был написан в прошлом году в больнице: «Благодарю художника и друга в счастье и несчастье».

Но Верлен не испытывал сожаления. Этот Казальс — сомнительный тип. В письме к Лепеллетье поэт ссылается на «глупость и подлость одного из организаторов печально известной подписки в „Пере“», устроенной для того, чтобы получить «заём».

Когда у Верлена снова закончились деньги, у него остался один выход — лечь в больницу.

На этот раз это была больница Кошен в предместье Сен-Жак. Произошло это 19 июня 1890 года.

Письмо от одного студента, уроженца Нанси, Жюля Натана (он же Жюль Ре), заставило Верлена насторожиться: он учился в Жансон-де-Сайи. Может быть, там он был знаком с Жоржем? Он тут же пригласил молодого человека к себе. Жюль Натан так описывает поэта: «Он шел по больничному саду и охаживал тростью кусты, очень высокий, прямой, шел военной походкой, унаследованной от капитана инженерных войск — его отца. И эта походка инвалида являла собой яркий контраст с его хлопчатобумажным колпаком»[612]. Верлен и Натан стали друзьями.

Но неудачи продолжались. Так как поэт жаловался, что не может поехать на лечение в Сен-Оноре-ле-Бен в Ньевре по совету главного врача, скульптор Анри Шапю, член Института, тайно попросил министра народного просвещения выделить субсидию в размере трехсот франков[613]. Но Верлен не смог получить денежный перевод (всего лишь на двести франков), потому что находился в Венсенской больнице. Так что деньги отослали обратно отправителю.

Когда Верлен выписался из больницы, у него не было ни денег, ни крова. Он бродил по улицам.

Случайно его встретил Пьер Луй:

— Где вы живете?

— Я не живу, — ответил Верлен, — я ночую.

Все его состояние составляло один франк 10 сантимов.

— Только что официант в кафе отказался налить мне выпить, — добавил он, — потому что я плохо одет. Он сказал мне, чтобы я отправлялся за помощью в службу социального обеспечения…[614]

Единственное, что ему оставалось, — снова лечь в Бруссе (палата «Лассег»). Койка, на которую его поместили — номер 27 бис, — имела дурную репутацию: на ней еще ни разу не умер ни один больной. Поэтому Верлен не хотел ложиться на нее из страха стать первым. Но едва Верлен об этом заявил, как пришло известие, что человек, занимавший койку, умер.

Верлен вошел в палату вскоре после того, как больной испустил последний вздох.

«Ни красив, ни уродлив, честно говоря, ничего особенного. Длинный и узкий предмет, завернутый в простыню».

Привезли носилки на колесах, чтобы забрать «сверток», и Верлен заметил с мрачным юмором, что ему надлежит лечь в «еще холодную постель» мертвеца.

И вот он остался один. С сожалением вспоминает он о декадентах былых времен, приходивших послушать его. К счастью, соседнюю кровать вскоре занял его друг, Фернан Ланглуа, такой же бедный, как и он сам. Ланглуа подсказал поэту хорошую мысль:

— Тебе следовало бы опубликовать сборник твоих лучших стихов, но не у Ванье, конечно, а, например, у Фаскеля.

Верлен сразу послал Фелисьена Шансора к Ванье и попросил принести по одному экземпляру каждой своей книги. Письмо поэта к Шансору от 19 ноября 1890 года интересно одним в нем замечанием: «В понедельник Карьер с ходу написал мой портрет».

Эжен Карьер пришел по просьбе Шарля Мориса. Этот портрет мгновенно стал знаменит. В нем сочетаются реальность и воображение, и если он не слишком точен («Карьер написал меня похожим на обессилевшего Христа», — говорил Верлен), то все же в нем есть что-то необыкновенно привлекательное. Ореол нереальности вокруг образа поэта налагает на картину печать вечности, в то время как реалистический портрет изобразил бы Верлена таким, каким он был только в определенный день и час. «Точность, — любил повторять художник, — это еще не истина»[615].

Естественно, когда Ванье узнал о проекте издания «Избранных стихотворений», он запротестовал. Ему принадлежат права на все произведения, и, если потребуется, он сможет это доказать в суде. Поэтому, как только Верлен выписался из больницы, он отправился улаживать это дело с издателем. Однако результатом их встречи стал скандал. Но нет худа без добра, потому что, выйдя из лавки Ванье, Верлен помирился с Казальсом. Эту сцену описал Люсьен Адресси[616]: возбужденный, красный от гнева, Верлен размахивал тростью и клялся прикончить мошенника, когда увидел Казальса. Тогда, забыв, что поругался с ним, поэт обратился к художнику:

— Мой принц! Это просто позор!

— Позор? Что?

Верлен рассказал, в чем дело.

— Не уступай ему, — ответил Казальс, — продолжай то, что задумал.

— Но Ванье устроит скандал!

— Ну и что ж, если он устроит скандал, пригрози ему, что отнесешь все к Савину или Шарпентье!

Это был хороший совет. Верлен последовал ему, и 20 декабря 1890 года подписал контракт с издателем Фаскелем. Книга вышла в июне 1891 года. В ней было триста шестьдесят страниц, ее украшала литография Карьера, и, кроме уже известных стихотворений, в нее вошло несколько ранее не изданных. Книга имела успех. После смерти Верлена ее переиздали с предисловием Франсуа Коппе.

Но в то же время в жизни поэта произошли и неприятные события.

Покинув Бруссе, Верлен поселился в отеле «Монпелье» на улице Декарта, дом 18, где Филомена-Эстер снимала комнату. Это был средней руки отель, который держал некий Лакан по прозвищу «Американец», грубый человек, возможно, сутенер красотки.