Верлен - Пьер Птифис

Между тем до Верлена дошли две новости, которые глубоко его опечалили. Первая — известие о смерти Рембо (публикация в «Эхе Парижа» от 7 декабря 1891 года), вторая — о подготовке Рудольфом Дарзансом издания поэтического наследия Рембо в сборнике под названием «Реликварий». Издание, впрочем, еще не было готово. Дарзанс подал в суд на издателя Женонсо, который опубликовал предисловие к сборнику, когда тот был еще в виде разрозненных заметок, и добился того, что на тираж наложили арест.

Ванье и Верлен увидели здесь неожиданную возможность. Вскоре было объявлено о публикации произведений Рембо с «предисловием Верлена»[641]. Увы! Через некоторое время сестра Артюра, Изабель Рембо, узнав из статьи в «Арденнском курьере», что ее брат писал хорошие стихи[642], решила из любопытства их прочитать. Придя в ужас от некоторых стихотворений («Первое причастие», «Зло» и других), она категорически запретила всякую публикацию. «Он сжег в моем присутствии авторские экземпляры „Одного лета в аду“, — повторяла она, — и мы должны продолжить его дело». Верлену хватило ума и терпения дождаться, пока сестра Артюра начнет что-то понимать. Но уход Рембо из жизни стал для него страшным ударом. Адольф Ретте, приехавший навестить Верлена в Бруссе в январе 1892 года, заметил, что тот очень подавлен. «С тех пор, как Рембо умер, — сказал ему Верлен, — он является ко мне каждую ночь во сне. Было в этом мальчике что-то дьявольски обольстительное. Воспоминание о нем пылает в моей душе, как солнце, и я не могу его загасить»[643].

Вернемся к поэзии, если можно назвать поэзией то, что Верлен писал в это время. В конце 1891 года появились «Песни для нее» (в действительности «для них»), достаточно жалкая смесь чувствительности и пошлости.

Седина в бороду — бес в ребро. Вот и все вдохновение.

Несколько лучше был написан небольшой труд в семьдесят шесть страниц под названием «Как я лежал в больнице», изданный примерно тогда же. Это безыскусная и добродушная хроника пансионера дома престарелых, пытающегося смотреть на жизнь сквозь розовые очки.

В начале 1892 года направление творчества Верлена снова меняется. Эмманюэль Синьоре, пылкий двадцатилетний поэт, попросил у Верлена несколько строчек для первого номера своего журнала «Святой Грааль», в котором причудливо сочетались влияние Вагнера и Мореаса и католицистские настроения. Эта просьба пробудила в Верлене целую лавину образов и чувств, которые он так долго сдерживал в себе: Вечная Франция, готические соборы, крестовые походы, Красота, Поэзия и Бог. Этот творческий всплеск породил восемнадцать стихотворений для новой книги «Интимные литургии». В этих стихах больше риторики, чем подлинных переживаний. Формальное искусство пришло на смену живой безрассудной вере.

Одно стихотворение из сборника посвящено Непорочному зачатию. В конце 1892 года Верлен уже не знал, какой комплимент адресовать Филомене, и воскликнул:

Но тотчас поправился:

19 февраля 1892 года поэт заявил Ванье, что, по его мнению, «Литургии» ничуть не хуже «Мудрости», только исполнены в другом тоне.

В минорном.

Выписавшись из Бруссе 20 января 1892 года, Верлен устроился у Филомены в отеле «Дерен» на улице Сен-Жак с твердым намерением жить отныне тихо и спокойно. Увы! Их совместной жизни скоро пришел конец из-за дикой сцены ревности. Филомена хотела быть свободной, а так как ее старый любовник претендовал на исключительные права, то она выставила его за дверь. Это происшествие не имело бы серьезных последствий, не перевези Верлен к своей красавице дорогие книги, рукописи, бесценные сувениры, а также свои личные вещи. Все это Филомена забрала себе, на что Верлен отреагировал взрывом ярости. Для начала ветреная красавица получила записку, в которой говорилось: «Я настаиваю, чтобы мне переслали по почте портрет матери и другие вещи, несмотря на то, что требует твой новый любовник или твой грязный сутенер. Черт возьми. П. В»[645]. Затем хозяин отеля получил письмо следующего содержания: «Просьба вернуть мне немедленно мои вещи, находящиеся у вас. Что касается г-жи Эстер и ее любовника, то они перестали мне нравиться, и я буду вынужден жаловаться или самостоятельно добиваться правосудия»[646].

К счастью, Казальсу удалось забрать почти все сокровища Верлена и отвезти их к Ванье[647].

8 марта 1892 года на банкете в «Пере» Верлен встретился с Жюлем Ренаром[648]. Трудно представить себе более разительный контраст: жизнерадостный, экспансивный, простой в обращении Верлен и Ренар — сухой, жестокий и язвительный. Портрет Верлена, который Ренар дал в своем «Журнале» (номер 1, с. 114) стал очень знаменитым. «Отвратительный Верлен — Сократ и Диоген одновременно. В нем есть нечто от собаки и от гиены. Весь дрожа, он падает на стул, который кто-то ему подставляет… Он похож на бога-пьянчужку… голова, как обломок строительного камня» и т. д.

Из-под злого пера могла выйти лишь злая карикатура. Леон-Поль Фарг точно заметил: «Несомненно, появление пьяного, беспокойного и сварливого бродяги не могло не шокировать этого человека, так заботившегося о своей бородке неудавшегося полковника и о манжетах учителя начальных классов. Верлен просто-напросто был выше его, и он, возможно, это почувствовал»[649].

В любом случае те, кто общался с Верленом, не испытывали к нему такого презрения, граничившего с отвращением. Его считали несчастным человеком, жертвой злого рока, и доверяли ему. Доказательством тому служит подписка в пользу Верлена, организованная 12 марта 1892 года тридцатью шестью писателями и художниками — среди них Коппе, Бушор, Лоран Тайад, Анатоль Франс, сам Жюль Ренар. Каррьер. Эта благотворительная акция была призвана обеспечить поэта ежемесячной рентой, которая в первый месяц составила 180 франков[650].