Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова

Пётр не соглашался на казнь Шакловитого, возможно, под влиянием князя Бориса, однако Наталья Кирилловна, поддержанная патриархом Иоакимом, добилась казни верного слуги царевны Софьи.

После казни Шакловитого Наталья Кирилловна и патриарх Иоаким стали добиваться от царя Петра смертного приговора и для князя Василия Голицына. Но оба вскоре поняли, что сначала надо ослабить сопротивление князя Бориса Голицына. А для этого необходимо было настроить против него Петра.

Это оказалось трудным делом, ибо царь был привязан к своему любимцу. Наталья Кирилловна злилась, чувствуя своё бессилие. У неё не было иного способа, как унизить князя и затем оговорить его пред сыном. Обдумывая свой замысел, царица решила сделать князю внушение, хотя бы и в самой оскорбительной форме.

В одно непогожее сентябрьское утро Бориса Алексеевича пригласили в келью к царице. Он вошёл с почтительным поклоном, но к руке его не допустили, с ходу озадачив суровым вопросом:

— Ты почто мешаешься в царские дела? Может, и на царство посягаешь?

— Не ведаю, государыня-матушка, чем заслужил твою немилость. Ныне я веду сыск по слову царя Петра Алексеевича.

— Экую напраслину возводишь на государя! Всем ведомо: сам на допросные дела навязался. Где людям непригоже, там и твоя рожа.

«А ругань у неё прежняя, смоленской поры. Благопристойности так и не нажила, — подумал князь. — И эту женщину я когда-то ласкал и, кажется, любил».

— Дозволь сказать тебе, царица-государыня, на твои худые речи: вины за собой я не ведаю. Служу своему царю верно. За что же такая немилость?

— Нечего о службе-то вспоминать. Твоя служба нам ныне не надобна. Винись перед царём, что не можешь далее вести сыск.

— На то не моя воля, государыня. И государю я не привык докучать.

Царица Наталья насмешливо скривилась:

— Он ещё спорит со мной. А того не видит, что кафтанец его весь грязью заляпался.

— Государыня!

— Что такое? Или я не велела тебе выйти? Иди, проспись! И не изволь ко мне являться без зова, а тем паче с перепоя!

— Государыня! Я не пьян.

— Он вдругорядь перечит мне!

Она протянула руку к колокольчику, но князь Борис, предвидя новое оскорбление, быстро поклонился и вышел.

Было время идти к царю Петру, но он заколебался, понимал, что нужно остыть от неприятного и опасного разговора.

Князь чувствовал, что Наталья Кирилловна неспроста затеяла с ним этот разговор. «Ей надобно настроить против меня царя Петра, а затем подомнёт и меня под себя, яко медведица. Чего доброго, и со света решит сжить», — думал он.

Ему было больно сознавать, что всю его верную службу царю Петру и ей самой она не ставила ни во что. Следовало бы сказать ей: «Где бы ты была ныне, государыня, ежели бы я не убедил царя Петра ехать в лавру, а тебя самое не подучил подбить его на ночное бегство в Троицу?» Но где ей помнить добро! Она и сына Петра приучила думать, что он жив и благоденствует благодаря матушкиному радению. Да чем я-то ей плох стал? — продолжал размышлять князь Борис.— За что такая злоба? Считает, что я хочу выгородить князя Василия? Не может простить ему, что он прямил Софье и верно служил ей? Я и сам не люблю Софью, но служба есть служба. Князь Василий — человек выдающегося ума, прямодушный и мужественный. Он много потрудился и много сделал для отчизны. Так можно ли лишать его чести?»

Князь Борис догадывался о непредсказуемо-горестной судьбе брата. И действительно, над ним ещё долго витал призрак пытки. В злобе своей царица Наталья бывала неуёмной. Когда огласили указ о лишении князя Василия Голицына боярства, имений, вотчин и всего достояния, она подбила патриарха, чтобы вместе с ним хлопотать о пытке князя и смертном приговоре для него. Ни Боярская дума, ни царь Пётр не поддержали эти хлопоты. Тогда ближники царицы Натальи стали заботиться, чтобы князя Голицына сослали подальше, что ссылка в Каргополь чересчур лёгкое наказание. Но князь Борис пересилил: местом ссылки был назначен Яренск.

Но борьба и на этом не стихла. Сподвижники царицы Натальи добились, чтобы князю Голицыну был учинён на дороге новый допрос на основании показаний Шакловитого. Князя Голицына и его сына допрашивали в Ярославле, хотя не было никаких фактов о поддержке опальным князем «умыслов» Шакловитого. Тогда придумали новый извет: князь Голицын-де был замечен в сношениях с колдунами, бездоказательно настаивали, что он друг Шакловитого.

И, наконец, самый опасный донос. Кто-то подговорил монаха Иоасафа на самый бесстыдный извет, будто монах слышал в Яренске, что князь Василий велел сказать Борису, чтобы его, князя Василия, берегли: он-де пригодится, потому что царю Петру оставалось жить только год.

Однако этот донос был бессовестной выдумкой, ибо, как выяснилось, монах в Яренске никогда не бывал. И хотя князю Василию ничего не стоило опровергнуть эти обвинения, его таки загнали в Пустозерск, где хлеб был так дорог, что Василию Голицыну и его семье грозила голодная смерть, на что и рассчитывали враги. Голицын обращался с письмами к государям, прося вернуть его «из такого злого тартара».

Брат же его, князь Борис, к сожалению, мало чем мог ему помочь: его положение, как он и предвидел, пошатнулось. Наталья Кирилловна оговорила князя Бориса перед сыном-царём, внушив ему, что заботы о своих делах, о своём брате Василии князю Борису дороже государева дела.

Своё первенствующее положение при дворе Борис Алексеевич должен был уступить Льву Нарышкину. Наталья Кирилловна добилась, чтобы самый важный из приказов, Посольский, поступил в ведение Льва Нарышкина. Самому же Борису дали «для кормления» приказ Казанского дворца, но князь лишь чертыхнулся на это новое унижение и отъехал из Кремля в свою вотчину.

Но это было ещё не всё. Если Наталья Кирилловна, кого-либо преследовать вознамеривалась, то не знала удержу. Её ближники, выполняя гласную или негласную волю царицы, сами подвергали остракизму свою жертву, так что Наталья Кирилловна оставалась как бы в стороне.

На этот раз за очередную жертву принялись сами князья. Первым начал травлю бывшего царского любимца Яков Долгорукий. Он назвал князя Бориса «изменничьим правнуком», имея в виду, что прадед того нёс какую-то службу в правление расстриги Григория Отрепьева. Это было уж слишком нагло. Кто в те времена не нёс службу при расстриге! Разве Фёдор Романов не был назначен митрополитом при Лжедмитрии? А ведь он приходился прадедом Петру Романову.

К чести князя Бориса, он не стал судиться и считаться. Но тем не менее Долгорукие, верно служившие царице Наталье, продолжали разжигать ссору. Князь Яков Долгорукий и брат его Григорий начали брань, и не где-нибудь, а в хоромах Петра, где чувствовали себя в безопасности. Они обвиняли Голицына в том, что он якобы обидел их брата Бориса Долгорукого, и угрожали ему ножом:

— А сё подь сюда, мы скорее вырежем и выпустим кишки и годовалые дрожжи выбьем из тебя. Ты весь налит вином.