Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

Эта живописная группа, столь различная и возрастом, и характерами, и внешностью, привлекала внимание толпящихся внизу.

Некоторые не отрывали глаз от прелестных девушек, но большинство уже пребывало в нетерпении оттого, что зрелище, которого они жаждали, все еще не начиналось.

Было уже далеко за полдень.

Толпа колыхалась все нетерпеливее, теснилась сильнее, а кое-где тот или другой ремесленник из рядов почтенных гильдий уже располагался на земле, когда раздались три пушечных выстрела. С колокольни собора понеслись над городом низкие полные аккорды, в одну минуту перепутавшиеся было ряды пришли в порядок.

— Идут, Мария! Идут! — вскричала блондинка и, обвив рукою талию своей соседки, нетерпеливо высунулась из эркера.

Дом господина Бесерера стоял на углу упомянутой улицы. Из эркера вдоль одной стороны можно было видеть все почти до Дунайских ворот, а вдоль другой — рассмотреть даже окна ратуши. Словом, девушки выбрали себе отличное место для наблюдения и могли вдоволь насладиться ожидаемым зрелищем.

Между тем проход между обоими рядами народа, хоть и с трудом, был расширен, городские стражи выстроились, отставив вбок, на вытянутую руку, свои длинные алебарды, в огромной толпе воцарилась глубокая тишина, слышался только звон колоколов.

Мало-помалу к этому звону стал примешиваться глухой гул литавр, отдаленные звуки рожков и труб: через ворота продвигалась длинная блестящая вереница всадников.

Городские литаврщики и трубачи, а также конный отряд сыновей ульмских патрициев были слишком обыденным явлением, чтобы взгляды толпы долго задерживались на них. Но когда черное и белое знамена города с имперским орлом, а также флаги и штандарты всех величин и цветов заколыхались, входя в ворота, зрители окончательно убедились в том, что им будет на что поглазеть.

Наши красавицы в эркере тоже навострились, когда увидели, что толпа на нижней части улицы почтительно сняла шапки.

На крупном кряжистом коне приближался человек, мощная осанка и ясный, бодрый вид которого являл разительный контраст с изрытым глубокими морщинами лбом и уже седеющими волосами и бородой. На нем была остроконечная шляпа со множеством перьев, панцирь поверх плотно прилегающей красной куртки; кожаные панталоны с вырезами, подшитыми шелком, по-видимому, были когда-то красивы, но теперь от передряг походной жизни и непогоды приобрели однообразный темно-бурый цвет. Длинные, тяжелые ботфорты его застегивались под коленями. Единственное оружие — необыкновенно большой меч с длинной рукояткой, без ножен — довершало образ могучего, рано поседевшего в опасностях воина. Длинная золотая цепь из толстых колец, с которой свешивалась на грудь золотая же почетная медаль, пять раз облегала шею, составляя единственный знак отличия этого человека.

— Дядя, поскорей! Скажи, кто этот статный человек, такой молодой и одновременно старый? — воскликнула блондинка, слегка оборачивая свою головку к стоящему позади господину в черном.

— Могу сказать тебе, Берта, — ответил тот, — это Георг фон Фрондсберг[37], главный военачальник союзной пехоты, достойнейший человек, если бы только он… служил лучшему делу.

— Придержите ваши замечания при себе, господин вюртембержец, — возразила малышка, улыбаясь и грозя пальчиком. — Вы знаете, что ульмские девушки — самые верные сторонницы союза.

Но дядя, не смущаясь, продолжал:

— А тот, на белом коне, — стольник Вальдбург, ему многое по душе в нашем Вюртемберге. За ним следуют командиры союзного войска. Видит бог, они выглядят как волки, идущие на добычу.

— Фи, какие жалкие фигуры! — заметила Берта. — Ну стоило ли, кузиночка Мария, нам так наряжаться? Однако посмотри, кто этот молодой черный всадник на караковом коне? Видишь, какое у него бледное лицо, какие черные, жгучие глаза! На его щите написано: «Я дерзнул!»

— Это рыцарь Ульрих фон Хуттен, — ответил старик. — Да простит ему Бог бранные слова против нашего герцога, но я его хвалю, ибо что правда, то правда… Посмотрите-ка, да это же цвета Зикингенов, и вправду, вот и он сам… Да-да, девочки, это Франц фон Зикинген[38]. Говорят, что он поведет в бой тысячу всадников, вон тот, с блестящим панцирем и с красными перьями.

— Но скажи, дядюшка, — вновь спросила Берта, — кто же из них Гец фон Берлихинген, о котором так много рассказывал кузен Крафт? Где он — могучий человек с железным кулаком? Разве он не едет с представителями городов?

— Не произноси эти слова вместе, — сурово проговорил старик. — Гец поддерживает Вюртемберг[39].

Во время этого разговора мимо окна уже прошла большая часть шествия, и Берта с удивлением заметила, как равнодушно и безучастно смотрела вниз ее кузина Мария. Хотя и замечалось в повадке Марии стремление выглядеть задумчивой, порою мечтательной, но сегодня, ввиду такого блестящего зрелища, быть настолько безучастной… Берте это показалось непростительным.

Только она хотела притянуть сестричку к ответу, как шум с улицы привлек ее внимание.

Могучий конь, вероятно испуганный развевающимися знаменами гильдий, поднялся на дыбы как раз против их окна. Высоко закинутая голова коня закрывала всадника так, что видны были только перья его берета.

Ловкость и сила, с какими конь был поставлен опять на ноги, заставляли предполагать во всаднике молодого, мужественного наездника. Длинные светло-каштановые волосы свесились ему на лицо. Он быстро откинул их, и живой взгляд его упал на эркер.

— Ну вот, наконец-то красивый рыцарь! — шепнула блондинка своей соседке так тихо, так таинственно, будто боясь быть услышанной грациозным всадником. — И как он мил, как вежлив! Посмотри только: он кланяется нам!

Но молчаливая кузиночка Мария, как показалось малышке, не обратила внимания на происшествие, только яркий румянец окрасил ее нежные щеки. Да, кто увидел бы серьезную девушку, так холодно глядевшую на торжественное шествие, никогда бы не догадался, как много милой приветливости могло быть на этих устах, как много любви сквозить в задумчивом взгляде, когда она легким наклоном головы отвечала на поклон молодого всадника.

Мимолетное замечание маленькой болтушки о красоте юноши полностью соответствовало действительности.

— Поскорее же, дядя! — заторопилась Берта и потянула старого господина за плащ. — Кто этот юноша в светло-голубой перевязи с серебром? Ну?

— Ах, милое дитя, — отвечал старик, — я вижу этого юного рыцаря впервые в жизни. Судя по его цветам, он не состоит на службе, но едет, конечно, по своей охоте, против моего герцога и господина, как и многие вечно голодные люди, которые хотят поживиться из наших закромов.