Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

Этот вопрос очень обрадовал Георга: со времени отъезда Марии кафедры знаменитых докторов, мрачный холмистый город и даже прелестная долина Неккара стали ему ненавистными.

Его освежил холодный горный воздух, когда он в одно прекрасное февральское утро, выехав из ворот Тюбингена, устремился навстречу родине; сухожилия рук натянулись от утренней свежести, подобно тетиве, кулаки сжали поводья, а душу охватила отвага, столь свойственная юному возрасту, когда в сердце живет ощущение счастья, глаза еще не замутнены печальным опытом и будущее светло и прекрасно. Как чистое озеро отражает веселый образ склонившегося к нему человека и добавляет ему волнующей глубины, так и неизвестность придает особое очарование будущему. Кому не доводилось ощущать уверенность в собственных силах и в стремлении к счастью полагаться на себя больше, чем на помощь извне?!

Таким было настроение Георга Штурмфедера, когда он подъезжал к прекрасному буковому лесу у своего родового гнезда. И хотя дорога эта не приближала его к возлюбленной и он не мог ничего здесь назвать своим, кроме коня под седлом да отцовского замка, про который пелось в шутливой народной песне:

однако он был уверен, что при наличии твердой воли ему открыты все пути для достижения желанной цели и старая римская пословица «Fortes fortuna juvat»[44] не лжет. Приложив усилия, можно добиться исполнения желаний…

Как раз в это самое время герцог Вюртембергский подчинил себе имперский город Ройтлинген. Война неотвратимо надвигалась. Но успех ее был непредсказуем. Швабский союз, объединяющий опытных полководцев и испытанных солдат, неизменно везде и во всем вредил сам себе постоянными разногласиями.

В свою очередь Ульрих, имея под рукой четырнадцать тысяч швейцарских наемников, храбрых, закаленных в боях воинов, мог еще к ним присовокупить менее опытные, однако многочисленные, крепкие отряды из своей собственной страны. Так что равновесие в феврале 1519 года было довольно устойчивым.

Георг понимал, что он не должен оставаться безучастным в такое время, когда все вокруг принимали ту или иную сторону. Кроме того, и это главное, война для Георга была как нельзя кстати: она открывала ему поприще, которое могло скорее прочих довести до заветной цели — посвататься к Марии.

Правда, его сердце не лежало ни к той, ни к другой из враждовавших сторон.

О герцоге Ульрихе в стране отзывались дурно, намерения союза казались ему не совсем чистыми. Но когда подкупленные деньгами и жалобами Хуттенов, а также видами на богатую добычу восемнадцать графов и прочих властелинов — соседей его именьица — вдруг отказались служить герцогу, тогда и он решил примкнуть к союзу. Это решение подкрепилось известием о том, что старый Лихтенштайн находится со своею дочерью в Ульме. Георг не мог не примкнуть к той стороне, где была Мария. Таким образом, он предложил свою службу союзу.

Франконское рыцарство под предводительством Людвига фон Хуттена[45] двинулось в начале марта к Аугсбургу, чтобы там соединиться с Людвигом Баварским и остальными членами союза. Войско собралось довольно скоро и начало свой триумфальный путь навстречу врагу.

Герцог Ульрих тем временем расположился лагерем у Блаубойрена, своего пограничного города. В Ульме его противники решили собраться на большой военный совет. О мирных переговорах не могло быть и речи. Война стала лозунгом, победа — надеждой войска, когда свежий утренний ветер донес выстрелы городских орудий и многоголосый звон колоколов послал свой привет с того берега Дуная.

Сердце Георга тревожно билось в предвкушении первого сражения и согревалось грезами о славе. Однако кто побывал в подобном положении, не будет его порицать за сменившие эти раздумья миролюбивые мысли, отодвинувшие мечты о битвах и победах на задний план.

В тот миг когда вдали вынырнул из тумана величественный собор и поднялись из дымки темные крепостные стены из обожженного кирпича, с высокими башнями, на юного рыцаря нахлынули сомнения, которые он тщательно укрывал в глубине души. «Защищают ли эти стены мою любимую? Не остался ли ее отец верен герцогу? Удастся ли мне добиться благосклонности отца? А не грозит ли мне принадлежность к союзному войску утратой счастья? Да и будет ли Мария вообще, если ее отец на вражеской стороне, укрываться за этими стенами? И даже если все хорошо и Мария находится в праздничной толпе, их встречающей, сохранила ли она верность?»

Последняя мысль, как ни странно, укрепила его уверенность: даже если все обстоятельства обернутся против него, верность Марии непоколебима.

Георг нежно прикоснулся к подаренной ею перевязи на груди, и, когда ульмское рыцарство присоединилось к шествию, рожки и трубы запели бравурные мелодии, к нему вернулось прежнее радостное настроение. Он выпрямился в седле, лихо сдвинул берет и устремил взор на окна высоких домов, отыскивая в них свою любимую.

И тут он увидел, как серьезно она рассматривает сутолоку внизу, почувствовал, что мысли ее вдали, ищут того, кто на самом деле был так близок. Георг пришпорил коня, чтобы тот поднялся на дыбы. Но когда взгляды влюбленных встретились и по радостному румянцу счастливец узнал, что он по-прежнему любим, все в нем перевернулось. Нехотя, через силу, потащился он к ратуше, безудержная радость вытеснила все остальные чувства. Его неодолимо тянуло назад, к угловому дому с эркером. Но лишь только он сделал несколько шагов в том направлении, чья-то крепкая рука его остановила.

— Что с вами, юноша? — спросил глубокий, хорошо знакомый ему голос. — Вон же лестница, ведущая в ратушу. У вас закружилась голова? И неудивительно, завтрак был такой скудный. Утешьтесь, дружок, пойдемте-ка наверх. У ульмцев хорошие вина, и мы немного вознаградим себя за тяготы жизни.

Если бы юный рыцарь не пребывал на седьмом небе от счастья, он сразу бы узнал старого господина Брайтенштайна, своего ближайшего франконского соседа. Слава богу, тот вернул его на землю и спас от поспешных поступков.

Георг дружески взял пожилого воина под руку, и они последовали за другими рыцарями, чтобы отдохнуть после быстрой утренней езды за роскошным обедом, который им приготовил вольный имперский город Ульм.

Зал ратуши, куда были приведены прибывшие, являл собой большой продолговатый четырехугольник. Стены и несоразмерно низкий потолок его были обшиты темным деревом, бесчисленные окна с круглыми стеклами, на которых яркими красками изображались гербы благородной знати Ульма, тянулись с одной стороны, противоположную стену заполняли портреты знаменитых бургомистров и именитых городских советников; все они, почти в одинаковых позах — левою рукою упираясь в бок, правую возложив на покрытый роскошной скатертью стол, — торжественно и строго смотрели вниз, на гостей своих внуков. Гости же беспорядочными группами теснились вокруг стола. Стол в виде огромной подковы занимал почти весь зал. Бургомистр и советники, которым сегодня от имени города поручалось исполнять обязанности хозяев, отличались от запыленных гостей своими изысканными нарядами, с туго накрахмаленными белоснежными брыжами. Гости, будучи облачены в кожу и металл, случалось, бесцеремонно задевали за шелковые накидки и бархатные одежды радушных горожан.