Царица поверженная - Маргарет Джордж

к слову… Я ведь не армейский хирург. Здесь, в Александрии, требуется врачебное искусство совсем иного рода. Ляпнул, толком не подумав.

– Я думаю, тебе стоит отправиться в Рим, – сказал Цезарион громким звонким голосом. – И взять меня с собой.

Я повернулась и посмотрела на него: в простой тунике, опирающийся на локоть, он выглядел как обычный здешний юноша.

– Что? – переспросила я.

– Я хочу поехать в Рим, – повторил он. – Хочу посмотреть его. Я уже три года изучаю латынь. Мой отец был римлянин, и ты все время говоришь об отцовском наследии, которое украл Октавиан, но я никогда его не видел. Я не могу даже представить себе ни это наследие, ни Рима с римлянами.

– Ну уж кого-кого, а римлян ты видел достаточно, – встрял, воспользовавшись паузой, Олимпий. – Их во всем мире полно, было бы на кого смотреть. – Он поставил свою чашу и строго взглянул на мальчика. – Нет причины ехать в Рим только для того, чтобы увидеть римлян.

– Я не сказал, что хочу увидеть римлян. Я сказал, что хочу увидеть Рим, — возразил Цезарион с таким же спокойным и упрямым выражением лица, какое бывало у его отца. О Исида, как мальчик похож на него! – Я хочу увидеть Форум, здание сената, Тибр, и еще, да – я хочу увидеть храм божественного Юлия! Храм моего отца! – Его голос возвышался, становясь все более несчастным и детским. – Я хочу! Я хочу! Нечестно, если все могут это видеть, а мне нельзя! – Он повернулся ко мне. – Вот ты твердишь мне про наследие, но как я могу проникнуться твоими словами, если ничего не видел? Твои воспоминания принадлежат тебе, а мне нужны собственные. Не может быть драгоценным то, на что не взглянул собственными глазами!

– А это вопрос сложный, о нем спорят философы, – примирительно сказал Мардиан. – Некоторые из них считают, что невидимое может быть более реальным, чем…

– Это вранье, – холодно заявил Цезарион. – И не меняй тему.

Надо же, как властно окоротил он евнуха. Куда только исчез ребенок?

– Рано или поздно я должен поехать в Рим. Почему не сейчас?

– А почему ты непременно должен поехать? – спросила я.

– Потому что если я, как наполовину римлянин, захочу предъявлять какие-то претензии, мне необходимо перестать быть чужим. Для самого себя – а потом уж и для них.

Поехать в Рим! Я почувствовала себя преданной: он стремится в Рим, в гнездо врагов! Этот город всегда был для меня лишь источником горестей. Но хотя сын казался всецело моим, настоящим, истинным Птолемеем, я знала, что он говорит правду: половина его крови – это их кровь. Мой родной сын, пусть отчасти, был чужеземцем в своей стране.

– Да, это мне ясно, – медленно сказала я. – Но почему сейчас?

– А чего ждать? Я хочу увидеть все сейчас. Кроме того, сейчас удобнее всего: никто не обратит внимания на ребенка, и о моем прибытии никто даже не узнает. Я хочу увидеть их сам, но вовсе не горю желанием, чтобы увидели меня. Пусть Олимпий возьмет меня с собой. Олимпий отправится в качестве частного лица, как врач, а я сойду за его помощника. Мы будем невидимы.

– Ты не можешь ехать без охраны, – возразила я. – Неужели тебе не понятно, насколько важной персоной ты являешься? Если кто-то…

– Мальчик прав, – неожиданно заявил Антоний. – Безопаснее путешествовать инкогнито, без охраны, чем в качестве Цезариона с телохранителями.

Антоний! Антоний встал на их сторону!

– Это слишком опасно, – сказала я. – Я не могу послать его так…

– Приходит время, когда мальчик – молодой человек – должен отойти от своей матери, – говорил Антоний. – Тогда он становится взрослым – в тот день, когда впервые пожелает этого и начнет действовать, исходя из этого. Для одних этот день наступает раньше, чем для других.

Чересчур рано. Я покачала головой. Он просил слишком многого.

– Я буду беречь его пуще собственной жизни, – заверил Олимпий. – И я думаю, что это полезно для нас обоих. Мы оба узнаем много такого, что в дальнейшем нам пригодится.

Ну вот, и он туда же! О боги, лучше бы он вообще не заикался о Риме! Правда, Цезарион нашел бы другую возможность, возможно гораздо худшую.

– Позволь мне поехать! – молил Цезарион. – Мне так хочется…

– Итак, – сказала я Антонию поздно ночью, когда мы остались одни, – ты отсылаешь моего ребенка на свою родину?

Он покачал головой:

– Нет. Мальчик сам хочет там побывать.

– И ты тоже!

– Я этого не отрицаю, – сказал он. – Но есть и политические причины. Рим – мой дом. Я не был там уже…

– Не так долго, как Цезарь, и он вернулся во славе…

Антоний тяжело опустился на мягкую скамью. Ночь становилась все жарче, слуги стояли рядом с опахалами из страусиных перьев, медленно веяли ими вверх и вниз. Казалось, что они не прислушиваются, но я знала, что это не так. А если отослать их, жаркий воздух начинал обволакивать, как теплое одеяло.

Антоний взглянул на меня с особенным выражением – не как муж или любовник, а как доверенный советник.

– Есть мнение – и я не могу полностью его отмести, – что Цезарь был убит, поскольку утратил связь с Римом. Знаешь, как думали об этом римляне? Они считали, что долгое отсутствие сделало его чужим для них. В противном случае он смог бы уловить, как вокруг него закручивается водоворот недовольства…

– Он понимал это! – пылко возразила я, вспомнив, какие муки причиняло ему такое понимание.

– Если бы он действительно это понимал, он бы знал, что народ не принимает его намерение снова бросить их на три года и отправиться в Парфию! Им надоело, что ими управляет из чужих стран недостижимый и невидимый, далекий… царь.

Мне невольно пришлось задуматься. Он говорил разумные слова, но как тут поступить?

– Мне страшно отпускать Цезариона, – призналась я.

Боялась ли я, что он не вернется, вовлеченный в круговерть жизни Рима?

– Ему нужно увидеть все собственными глазами, – возразил Антоний. – Только таким образом мы сумеем ослабить власть Рима над его воображением.

Я лежала в ту ночь без сна, глядя на потолок, на отблески мерцающей, почти выгоревшей лампы, и продолжала думать о Риме. Антоний по-прежнему имел там немало сторонников: сенаторов, что поддерживали его, старых республиканцев и аристократов. Римляне помнили и чтили его деда – консула и прославленного оратора, как и отца – первого из римлян, получившего неограниченные полномочия военного командования. Его мать происходила из знатного рода Юлиев. Все это пока позволяло ему сохранять сильные позиции, но надолго ли? То, что не находится перед