Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин

возвращению домой открыть свои частные видеосалоны-кинотеатры. Хороший бизнес! Работа по снятию копий была не пыльная, нужно лишь сходить в город и взять видеокассету хорошего качества в немецком прокате, вставить в её видик, в другой видео плейер кассету плохого качества, но с русским озвучиванием, потом сиди и монтируй запись для себя. По комнате были раскинуты связки шнуров, параллельно работало четыре аппарата! Занятие довольно нудное и требующее внимания, звук не всегда совпадал с изображением, и требовалось то чуть нажать на паузу, то чуть ускорить. Домашнее видеопиратство.

Иван рассказывал Громобоеву, историю, как они с женой не пустили в лагерь дружбы с немцами свою двенадцатилетнюю дочь Олесю.

— Пропал залог, сто марок! — сетовал майор.

— А почему вы не отпустили дочку? Побоялись конфликтов? — недоумевал Эдик. — За немецкими детьми должны хорошо следить.

— Сейчас всё поймёшь. Мы с трудом пробили эту путёвку и даже заплатили половину стоимости. Полезный лагерь для улучшения языковых знаний, ведь вокруг одни немецкие дети и воспитатели, она бы за месяц практически освоила разговорный язык. Дочка принесла список вещей необходимых взять с собой, мы его прочитали и сразу отказались от этой затеи. Десятым номером в списке стояли презервативы. Представляешь? Олеське всего двенадцать, тринадцать только исполнится летом, а ей велят прихватить с собой пачку презервативов! Дочка в слёзы, но жена уперлась и не пустила…

Вдруг на кухне раздался громкий вскрик, Ольга вбежала в комнату побледневшая как смерть, уставившись на безымянный палец.

— Что случилось? Порезала руку?

— Камушек потерялся… — чуть слышно вымолвила она. — Бриллиант…

— Как потерялся? — не понял Эдик.

— Я мыла тарелки, смотрю, а на перстне нет камушка. Соскочил в раковину и улетел. Смылся вместе с мусором. Наверное, крепление ослабло…

Приятель посмотрел на Громобоева и удручённо покачал головой.

— Плохо дело! Говорят, пропажа бриллианта к несчастью.

— Ваня, не каркай, — отмахнулся Эдуард. — Не болтай и не отвлекайся, следи за звуком и изображением! Мне через час кассету надо идти сдавать. Ерунда это всё и глупые суеверия!..

На следующей неделе начиналась намеченная планами весенняя проверка. В чём она заключалась? Да как обычно в войсках: проверить навыки солдат и офицеров, заодно напоить, накормить проверяющих, задобрить подарками. Каждый день в полку суета: стрельбы, вождения, тактика и сдача зачётов по прочим дисциплинам. Стволы танковых пушек и артиллерийских орудий от непрерывной стрельбы раскалялись, на полигоны падали многочисленные авиационные бомбы — это старалась авиация, всё то, что не успевали вывезти эшелонами, расстреливалось и подрывалось.

Громобоев, честно говоря, недоумевал, в то время как в стране был жёсткий дефицит на бензин, солярку, керосин, страна почти голодала, а здесь родная армия делала всё, чтобы поскорее и как можно больше сжечь топлива в двигателях самолётов, танков, бронетранспортёров. Ладно, допустим, вывозить обратно накладно, вылить на землю нельзя, но ведь можно реализовать на месте, за валюту, а на выручку накупить продовольствия, промтовары, ширпотреб. Советский Союз агонизировал под тяжестью экономических проблем, а в это время армия зачем-то всё больше растрачивала ценные ресурсы, бряцала оружием, стараясь запугать весь мир.

И опять-таки, на взгляд капитана, вывоз военного имущества домой был довольно странным — в вагоны грузился всякий ерунда: разобранные столы, стулья, скамьи, солдатские металлические койки, матрацы, подушки. Всему этому «добру» самое место было на свалке, но нет — хлам тщательно разбирали, укладывали в штабеля под самую крышу, а то наоборот, бросали в навал. Перевозка каждого вагона по дорогам Германии и Польши стоили тысячи марок — опять же даром потраченные деньги. Мебель в результате погрузки-разгрузки-транспортировки, превращалась в доски, постельные принадлежности в тряпки годные для старьёвщика.

Эшелоны по прибытию часто разгружали под открытое небо, годное имущество либо растаскивалось, либо гноилось под дождем и снегом. Обычно это происходило так потому, что части в основном расформировывались, офицеры разъезжались по городам, где имели жильё, солдаты увольнялись в запас, а техника выводилась в чисто поле на бессрочное хранение. Бессмыслица какая-то! И зачем только осуществлялся такой странный вывод войск? Почему не реализовать ненужный хлам на месте, пусть и за гроши, зато сэкономить огромные средства на вагонах, вместо ста вагонов — один. Лучше было бы купить компьютеры для нужд армии и государства. Бесхозяйственность — это и есть отсутствие настоящего хозяина. А может быть делалось специально — для удобства скрыть настоящее масштабное воровство.

В тот тёплый погожий денёк батальон должен был сдать зачёт по вождению танков. Громобоев попросил комбата освободить его от экзамена, так как никогда прежде современный, скоростной танк «Т-80» не водил. Нельзя же сдавать экзамен, на незнакомой технике!

— Я же пехотинец. Случалось, на прежнем месте службы в Союзе водил медлительное старьё типа «Т-55».

— Где же ты служил, в какой далёкой дыре? Ты бы ещё «тридцатьчетверку» освоил… — усмехнулся Дубае.

— Служил под самым Питером, — ухмыльнулся Эдик. — «Тридцать четверок» не было, а вот за рычагами «ИС-3» доводилось посидеть.

Комбат был занят контролем очередных заездов и прохождением механиками-водителями препятствий, он отмахнулся от Эдуарда, и велел:

— Просто так прокатись, как сумеешь. Поставлю тебе троечку. Но будь аккуратнее.

Громобоев поспешил на исходную. Там с циферблатом в руках стоял проверяющий подполковник из штаба армии и экзаменуемые офицеры.

— Садись в этот крайний танк, — попросил его Ницевич. — Мне надо на «мастера» сдать, а в нём сиденье не фиксируется, а во время движения седушка может отстопориться и упасть. Ты ведь поедешь тихонько, тебе всё равно ведь.

Эдуард кивнул в знак согласия и уступил машину Фёдору: надо — так надо. По команде занял место в танке, завёл и поехал. Вначале на первой передаче, потом на второй, на третьей. Машина оказалась лёгкой в управлении, маневренной и скоростной.

«А чем я хуже Ницевича, попробую дать результат», — мелькнула шальная мысль, и капитан прибавил газу. Машина разогналась, впереди показалось препятствие — танковый ров. Эдик снял ногу с педали газа, но танк и не подумал сбавить скорость — как пёр, так и пёр. На старых модификациях, стоило сбросить газ, как бронемашина плавно и неспешно вползала в яму, а на этой вышло всё наоборот, недаром движок вертолётный — не танк, а гоночный болид! Многотонная «восьмидесятка» на скорости всей своей мощью жестко влетела в ров, так же на скорости вылетела, подпрыгнула и снова плюхнулась. Вторичное приземление на гусеницы после прыжка оказалось жёстким, от удара сиденье, как и предупреждал Ницевич, действительно слетело с крепления, и Громобоев ощутимо ударился кобчиком о металл. В глазах потемнело, тело пронзила острая боль, ноги отнялись и потеряли чувствительность.

Эдик с трудом заглушил двигатель, танк потарахтел