Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

революции не войдет в свое русло и не восстановится порядок с помощью «произвольной военной силы». Уильямс приписывал эту политику Лансингу, «несмотря на предупреждения разных источников о ее крайней опасности»[2210].

Корниловский мятеж был обречен изначально: «уже 29 августа стало очевидно, что вся реальная сила страны — против Корнилова…, — отмечал Керенский, — Корнилов оказался в абсолютной изоляции…, мятеж был окончательно и бескровно подавлен. Корнилова не поддержала ни одна сколько-либо значительная политическая организация, он не мог опираться на силу какого-либо класса»[2211]. «Борьба с войсками ген. Корнилова закончилась без единого выстрела, — подтверждал лидер кадетов Милюков, — «Вопрос был решен не столько… стратегическими или тактическими успехами правительственных или корниловских войск. Вопрос решили… не полководцы, а солдаты»[2212]. «Казаки не хотели идти за ген. Корниловым против петроградских солдат и рабочих — и не пошли — этим, — подтверждал В. Войтинский, — исчерпывается все реальное содержание корниловской эпопеи»[2213].

После подавления корниловского мятежа Верховным Главнокомандующим стал сам Керенский: «Временное правительство находит безотлагательным: наделить меня ради спасения НАШЕЙ страны, свободы и республиканского порядка властью принимать быстрые и решительные меры, для искоренения какой бы то ни было попытки покушения на верховную власть в государстве и на права, которые граждане завоевали революцией»[2214]. По выражению лидера эсеров Чернова, Керенский все больше склонялся к «политике Корнилова, без Корнилова». С четырьмя министрами он по сути организовал директорию[2215].

«Для борьбы с анархией также необходима сильная единоличная власть, как для командования армией, — пояснял член Директории, военный министр ген. Верховский, — и в этом смысле означенная власть может считаться диктатурою»[2216]. «Мольба о сильной, крепкой власти, — вновь взывал в сентябре ген. М. Алексеев, — думаю есть общая мольба всех любящих Родину и ясно отдающих себе отчет об ее истинном положении»[2217].

Камнем преткновения для Директории, как и для всей политики Керенского, стала попытка сохранения «гражданского мира», объединяющего все непримиримые политические силы страны. В то время как радикализованные революцией «массы сворачивают налево, а интеллигенция направо. Керенский, — комментировал эту политику Чернов, — стоит на месте, и под ним образуется пропасть»[2218]. В результате к Октябрю власти в стране уже просто не было… [2219]

«Тот факт, что правительство Керенского — либеральное и частью социалистическое — оказалось способно оставаться у власти только 8 месяцев, — приходил к выводу американский ген. У. Грейвс, — ясно показывает, что русским было предназначено иметь или автократическое или крайнее социалистическое правительство»[2220]. «Либо диктатура Корнилова (если взять его за русский тип буржуазного Кавеньяка), либо диктатура пролетариата, — подтверждал Ленин, — об ином выходе для страны, проделывающей необычайно быстрое развитие с необычайно крутыми поворотами, при отчаянной разрухе, созданной мучительнейшей из войн, не может быть и речи»[2221].

Демократическая контрреволюция

Альтернативой мог бы стать третий путь — Демократической контрреволюции. Такую возможность казалось, давал Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ), созданный эсерами в Самаре летом 1918 г. Созданию КОМУЧа способствовал тот факт, что Поволжье в целом было эсеровским регионом, а в таких городах, как Саратов, Самара, Симбирск, на выборах в Учредительное собрание, они получили по 56–58 % голосов. На помощь КОМУЧу из центра двинулись все основные кадры партии эсеров. В Самару перевели ЦК партии, оставив в Москве бюро ЦК. Сюда же прибыл и сам лидер партии Чернов.

«Программа КОМУЧа была ничем иным, как программой буржуазной демократии. В рамках ее, — отмечал член его правительства Майский, — капитал совершенно свободно мог бы заниматься эксплуатацией труда и беспрепятственным накоплением прибылей и процентов. Выйдя из полосы бурь, комитетская государственность, конечно значительно поправела бы и в конечном счете дала бы политический режим, напоминающий режим Франции или Германии»[2222].

Поясняя свою позицию, лидер эсеров Чернов ссылался на работу Ленина 1905 года «Две тактики социал-демократии в демократической революции», в которой целью революции выдвигалось установление буржуазно-демократической республики с объединенным социал-демократическим Временным правительством во главе[2223]. Этим правительством и был КОМУЧ, изначально состоявший полностью из эсеров, и вместе с тем «Комитет стремился полностью восстановить сломанные большевиками капиталистические отношения»[2224]. «Не может быть и речи о каких бы то ни было социалистических экспериментах, — указывал председатель Комитета Вольский, — Капиталистический строй не может быть уничтожен в настоящее время»[2225].

В число первых «правительственных» актов Комитета, входили Приказы: о денационализации промышленности, «о восстановлении прав промышленников»; о денационализации банков, «частная собственность на процентные бумаги принципиально восстанавливается»; об отмене твердых цен на хлеб[2226]. Единственное исключение было сделано для земельных отношений — национализация земли была программным требованием эсеров и в своей декларации от 24 июля Комитет категорически заявлял: «Земля беспоровотно перешла в народное достояние и никаких попыток к возврату ее в руки помещиков Комитет не допустит. Сделки купли-продажи и залога на землю сельско-хозяйственного назначения и лесные угодья запрещаются…»[2227].

Упоминание помещиков не должно было смутить капитал, поскольку он сам настаивал на скорейшем обезземеливании прежнего правящего сословия. К этому еще до Первой мировой призывал один из богатейших и наиболее прогрессивных деятелей промышленного класса П. Рябушинский: «Нужно стремиться ускорить процесс разложения дворянского сословия, нужно всеми силами содействовать его обезземеливанию, — и всякий купец, работающий в этом направлении, несомненно, содействует прогрессу России»[2228].

В отношении большевиков, «в житейском обиходе своими приемами эта власть, — по словам С. Мельгунова, — ничем не отличалась от приемов власти «генералов черной сотни» — Колчака и Деникина… Демократическая власть в Самаре фактически существовала лишь четыре месяца…, чрезвычайно показательно, что за четыре месяца своего существования эта власть на практике мало чем отличалась от других властей, появлявшихся в период гражданской войны и не имевших демократического нимба»[2229].

«За спиной Комитета, — приходил к выводу Майский, — буржуазия могла бы жить, как у Христа за пазухой и, рассуждая здраво, она должна была бы употребить всю свои силу и влияние на укрепление его власти. Но толстосум, переживший унижение эпохи конфискаций и выселений 1918 года жаждал мести и крови. «Демократический» Комитет его не удовлетворял, он хотел белого генерала, который бы стер с лица земли все «советы» и «комитеты» и покарал бы большевиков и сочувствовавших большевикам вплоть до седьмого колена. Поэтому естественно, когда медовый месяц увлечения Комитетом прошел, буржуа стал ворчать и с каждым днем находить все больше недостатков в деятельности новой власти»[2230].

Видный представитель большевистской партии Я. Яковлев подозревал, что эсеровский КОМУЧ вообще был только ширмой: «Буржуа сделали то, что диктовали им классовые интересы. Они мобилизовали свои силы