Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

под эсеровскими знаменами, под знаменами Учредительного собрания, во имя того простого расчета, что, свергнув большевиков под знаменами Чернова, нужен будет только небольшой пинок колена, чтобы освободиться от Чернова… Такова была логика классовой борьбы. Свою попытку свергнуть советскую власть, опираясь на внутренние силы в стране, буржуазия делала, прикрываясь эсеровским «красным» щитом»[2231].

К подобным выводам приходил и сам лидер эсеров Чернов, который обвинял во всем руководителей «правого крыла своей партии»: «Это болото, с каким-то сладострастием политического мазохизма шло само и тащило всех других в ловушку, поставленную им тайными и явными сторонниками диктатуры и монархии. Эти планы увенчались успехом, и демократия… подставила свои плечи заговорщикам, облегчила им приход к власти…, а затем, сослужив эту службу, была выброшена за борт как ненужный более балласт, как скорлупа от выеденного яйца»[2232].

Все попытки демократической контрреволюции (на Севере, в Поволжье, Сибири) закончились установлением диктатур «белых» генералов, которые фактически поставили социалистов вне закона. «Эволюция антисоветского режима в Северной области, от «социалистического» Верховного управления к военной диктатуре ген. Миллера, не была особенностью Севера, — отмечает этот факт историк В. Голдин, — но характерной чертой процессов, которые происходили на всей территории, контролируемой антибольшевистскими силами»[2233].

«Социалисты оказались игрушкой в руках отечественных черносотенных и буржуазных групп. Наш союз оказался совершенно неосуществимым…, — приходил к выводу член правительства Северной области эсер В. Игнатьев, — Буржуазия, использовав нас, сказала: «Мавр сделал свое дело, и мавр может идти»… в тюрьму. И начался последний акт величайшей нашей трагедии — нас, вдохновителей организаторов похода, за великую Россию, как только обстоятельства на белых фронтах стали складываться благополучно и где то вдалеке забрезжила эта «великая Россия», — стали сажать по тюрьмам, ссылать, расстреливать наши же бывшие соратники — кадеты, офицерство и их сподвижники…»[2234].

В Поволжье и Сибири события развивались по тому же сценарию, что и на Севере России. Уже «в конце июня в Омске состоялся съезд торгово-промышленников, на котором кадетский адвокат Жардецкий определенно поставил вопрос о военной диктатуре. Съезд согласился с ним и открыто выдвинул лозунг единоличной власти, как спасительнице России»[2235]. «Социалисты обманули народ, — пояснял в своем выступлении на том же съезде бывший обер-прокурор Синода в правительстве Керенского В. Н. Львов, — Они вовлекли его в величайшие несчастья… Нужно вернуться на старый проторенный и верный путь. В строительство государственности мы должны положить основным принципом право собственности… Но это может сделать не мечущаяся власть, которая сегодня гонит большевиков, а завтра готова их звать обратно… Необходима твердая единая власть. Такой властью может быть только власть военного диктатора»[2236].

Надежда на военного диктатора основывалась, прежде всего, на позиции армии. Определяя ее отношение к власти КОМУЧа, командующий его армией плк. Галкин убеждал «Комитет, что вооруженная сила должна быть построена на принципе «армия вне политики»… «Как известно, принцип «армия вне политики», — отвечал на это Майский, — всегда до сих пор на практике означал «армия для реакционной политики». Именно это самое произошло и в Самаре»[2237]. «КОМУЧ представлял собой организацию эсеровско-демосоциалистическую, его армия имела и соответствовавшие тому атрибуты… Все это, — подтверждает историк «белого» движения С. Волков, — находилось в вопиющем противоречии с настроениями, психологией и идеологией офицерства»[2238].

«Мы не хотим воевать за эсеров, — говорили офицеры, — Мы готовы драться и отдать жизнь только за Россию»[2239]. Они, подтверждает Волков, «ненавидели Комуч и терпели его лишь как неизбежное зло, позволявшее по крайней мере вести борьбу с большевиками»[2240]. «Формируемая Галкиным «Народная Армия» представляла собой такую возмутительную картину, что с протестом, наконец выступили… чехословаки. Их командный состав указывал Комитету на черносотенную опасность, гнездящуюся в «Народной Армии»»[2241].

Подводя итоги попытке осуществления Демократической контрреволюции в Поволжье, И. Майский приходил к выводу, что «жизнь жестоко посмеялась над этими теоретическими построениями. После нескольких месяцев борьбы реакция без остатка съела демократию, выдвинув против «коммунистической диктатуры» — диктатуру генеральскую… Жизненность теоретических концепций проверяется исторической практикой. Идея демократии в условиях русской революции была поставлена на проверку и при этом оказалась битой самым жалким образом… Но, если идея демократии не сумела собрать необходимых сил, ведь это значит, что она не жизненна»[2242].

««Третьей силы», на которую рассчитывали творцы эсеровской тактики в годы гражданской войны, не оказалось, — подтверждал Мельгунов, — Отсюда бесплодие их при создании новой государственной жизни»[2243]. «Либо Колчак с Деникиным, либо Советская власть, власть (диктатура) рабочих; середины, — приходил к выводу Ленин, — нет; середины быть не может»[2244]. Опыт правления показал, что, «Гражданская война навязывала свои законы, — подводил итог историк Д. Чураков, — оказалось, что у баррикады может быть только две стороны, а стоящие посередине оказываются под перекрестным огнем»[2245].

* * * * *

Победа автократии в России не была случайностью, она не была даже прямым следствием войны и революции, — а была полностью закономерным, естественным условием выживания российского государства. К этому выводу еще в 1916 г. приходил ведущий британский специалист по России историк Саролеа, который отмечал, что установление парламентского строя в России невозможно в принципе. В подтверждение своих выводов он приводил три основных довода:

— Во-первых, в России «физическая и экономическая география находятся на стороне традиции и консерватизма»[2246],[2247]. «Этнография России учит нас точно так же, как физическая и экономическая география, жизненной необходимости сильного правительства. Она показывает опасность, если не сказать невозможность, главной статьи революционной программы абсолютного парламентского режима по наиболее одобренному английскому образцу. Лекарство может быть хуже болезни; скорее всего, оно убьет пациента. Централизованный парламент… приведет Россию к правовой анархии. А узаконенная анархия всегда была самой худшей из всех форм правления»[2248].

— «Второй вывод, который навязывается нам, состоит в том, что Россию не может спасти централизованный парламент, наложенный на централизованную бюрократию. Если централизованный парламентский режим, не имеющий корней и опоры в местном самоуправлении, во Франции был преждевременным и обреченным на провал, то насколько более несомненным должен быть такой провал в России! Россия еще не обладает… ни одним из существенных условий, делающих возможным парламентское правление по утвержденному британскому образцу. У нее нет независимой аристократии, укорененной в почве, нет независимой Церкви, нет среднего класса, нет независимой судебной власти. За парламентом нет единой нации, нет организованного органа общественного мнения для его проверки и контроля, нет свободных институтов для его поддержки. Он висит в воздухе. Никакие красноречивые речи не могут изменить этого фундаментального факта»[2249].

— В третьих, необходимо учитывать текущий момент: «во времена национальных волнений